Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Про колдуна-Мишу и Деда-людоеда

Первая часть рассказика. Пишу его немножко в другой стилистике, в отличие от основной истории, немножко как сказочку. Осторожно, там элементы хоррора!

Бальтазар не любил солнечный свет.
Строго говоря, Бальтазар не любил никакого света: но с лунным, со свечным, или, скажем, со светом масляной лампы он был готов мириться. Но вот с солнечным - никогда.
Причин тому было сразу три.
Первая состояла в том, что глаза Бальтазара были чрезвычайно чувствительны: настолько, что когда Миха чиркал спичкой по шершавой стороне коробочки, старик невольно жмурился и прятал своё лицо в сгибе локтя или в складках рукава своей неизменной чёрной робы, пропахшей потом, алхимическими препаратами и...
Чего греха таить. И кровью тоже.
Вторая причина состояла в том, что в полумраке Бальтазар ощущал себя значительно более уверенным в себе. Дело в том, что сумрак, а ещё лучше - густые тени, размывают очертания предметов и скрывают в темноте некоторые неприглядные детали. А уж что-то, то именно неприглядные детали Бальтазар рассматривать не любил больше всего: притом его бледное тело и его худое лицо, походившее на обтянутый бледной кожей череп, были ими щедро усыпаны. В лучах яркого света Бальтазар был как на ладони во всём своём невероятном безобразии, в то время как в неверном свете дрожащего пламени его наружность была еще хоть сколько-то сносной.
Третьей причиной было то, какую реакцию вызывала внешность Бальтазара у широкой общественности.
Семь с половиной футов росту - в собственной землянке он перемещался на полусогнутых ногах, пригибая бугристую голову. Кожа его была сухой, словно пергамент, глубоко посаженные глаза с потемневшими белками всегда как-то нездорово поблёскивали. Длинные руки свисали к земле: ладони у Бальтазара были здоровые, как две лопаты, а уж пальцы-то! Когда Бальтазар был не в духе, его нестриженные ломкие когти тихонечко царапали доски пола: шкряб... шкряб... шкряб...
С какой стороны ни посмотри, но он был, всё-таки, гармоничной личностью. Не только его представления о себе полностью соответствовали мрачной действительности: его чудовищная внешность была отражением внутреннего содержания. Михе всегда было немного жутко, когда старик подбирался к нему со спины (всегда бесшумно), наклонялся, щекоча своим дыханием шею мальчика, заскорузлым пальцем водил по странице раскрытой перед ними книги. Но не близость стариковского тела пугала мальчику, отнюдь. Но его зубы...
О, его зубы.
Их соседство с голой Михиной шеей сводило мальчишку с ума. Ноги его становились ватными, и он немедленно начинал потеть, словно мышь, прижатая когтистой котовьей лапой. Старик шумно втягивал узкими ноздрями запах его кожи, когда просил Миху объяснить, понял ли он только что прочитанное. Миха это чувствовал, но также он знал, что это не имело никакого отношения к извращённым страстям, порой одолевавшим подобных Бальтазару омерзительных стариков. Нет, его не интересовали мальчишки, его вообще никто не интересовал - по крайней мере, в этом смысле.
Но вот кровь...
Бальтазар никогда не брал её у Михи силой. И никогда он о ней не просил, а Миха слишком боялся предлагать ему сам. Но однажды, когда мальчишка разделывал принесённый из деревни кусок свиной туши (Миха ел мясо варёным, а Бальтазар, как правило, сырым), он порезал руку. Плохо порезал, глубоко, до самого красного мяса - кровь брызнула на посеревшие от времени доски.
Бальтазар склонился тогда к самой столешнице, дрожа всем телом. Широко распахнутые глаза его горели безумием. Распахнув истончившиеся губы он вывалил на дерево свой длинный, синюшный язык, и лакал, лакал, лакал... вылизывал шершавое дерево досуха...
Миха тогда убежал из дома. Несколько дней он не возвращался: днём шатался по деревне, берясь за любую работу, какая подвернётся под руку, а ночью спал, забившись в чужой амбар.
И всё-таки, он не мог оставить старика насовсем. Миха вернулся на четвертый день - разумеется, после заката - Бальтазар сидел за столом, обхватив свою лысую голову узловатыми пальцами, и плакал. От принесённого мальчишкой куска мяса уже ничего не осталось - и теперь, по всей видимости, старика вновь одолевал голод. Миха принёс ему десяток крупных белых куриных яиц - очередное подношение деревенких, в их глазах - залог того, что лесной отшельник не тронет их семьи...
"Парочку в тёплое место положим," - сказал Миха обрадовавшемуся старику, - "глядишь, цыплятки вылупятся".
И они продолжили вести свою странную жизнь вдвоём. "Симбиоз", - называл это Бальтазар, и тут же пояснял: "это когда два существа, принадлежащие разным видам, существуют бок о бок, помогая друг другу. Вот ты, например, бегаешь за меня в деревню, да? Ведёшь за меня хозяйство. А я за это учу тебя всему, что знаю - такой вот у нас межвидовой обмен".
Бальтазар действительно учил Миху. До жизни в землянке старика, мальчишкаа едва умел читать по слогам: теперь же он уверенно производил сложные математические рассчёты. Рука его стала твёрдой: он с лёгкостью рисовал круг без помощи циркуля и мог провести линию из одной точки в другую с закрытыми глазами.
Но когда Бальтазар говорил о том, что они - "разные виды", "две ветки эволюции" или "существуют в двух параллельных мирах" он, всё-таки, кривил душой. Он был уродлив, да, очень несчастен, он мучился от чудовищной тяги, которую изо всех сил старался побороть. И именно из-за того, что Бальтазар ни единой секунды не прекращал борьбы со своим тёмным "я", Миха упрямо продолжал считать его человеком.

***

Когда Бальтазар нашёл его, была весна.
Он шёл, а вернее, бежал на всех четырех - быстрее волка, быстрее косули! - на запах крови. Свежей крови, чистой, как первый снег, нетронутой, не осквернённой людскими страстями крови ребёнка. Танцующий лес проносился мимо, деревья вертелись, скручивались спиралями, мелькали перед глазами и тут же исчезали у него за спиной. Бальтазар был голоден, голоден так сильно, что желудок пронзала острая боль, а вязкая нитка слюны свисала с выпуклого подбородка на его впалую грудь.
Та весна была холодной. Ночью выпал снег.
Миха лежал лицом вниз, широко раскинув тонкие руки. Скатившись в овраг, он лежал там такой же белый, как всё вокруг - как земля, как камни, как кружевные остовы мёртвых деревьев. Диковинным цветком смотрелись на снегу его растрёпанные огненные волосы. Ещё один цветок, ярко алый, расплывался на принявшей Миху в свои холодные объятья белизне.
Такой тонкий. Маленький. Покрытый синяками с головы до ног, в порванных штанах и перепачканной рубашке, в одном ботинке - второй слетел с него при падении. Бальтазар сгрёб ребёнка когтистой лапой, перевернул его, и уставился, как зачарованный...
Он был ещё живой. Бальтазар чувствовал, как билось его маленькое сердечко под тонкой кожей. Хотелось снять с него рубашечку, обсосать льняную ткань, щедро напитанную кровью - упав, мальчишка почти напоролся на обломанное дерево и его грудь была раскрыта, как книга, обнажая красную, нежную плоть. От окровавленной раны шёл пар.
Сам того не зная, почему, Бальтазар сгрёб тельце ребёнка в охапку, прижал к груди и укутал в чёрную робу. И побежал - теперь на двоих ногах...

@музыка: Мельница - Мертвец

@темы: тварьчество, некромантское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Оно живоооооое!

С некоторым удивлением обнаружила, что тут некоторые ребята, у которых я в избранном, иногда сюда даже заходят и что-то читают, ого.
У меня всё неплохо, несмотря на энное количество проблем. В последние три года меня мочалило беспрестанными стрессами (угадайте, блин, почему), поэтому я заработала пару болячек, ничего серьёзного, просто долго, муторно, неприятно, тянется, как сопля. Зато в остальном я:
- Встретила прекрасного человека, которого очень люблю и с которым мы живём вместе уже четыре года;
- Переехала в другой город за половину страны;
- Отрастила скиллы и словила дзен в том, что касается рисования;
- Всё ещё учусь жить самостоятельно, без мам, пап и кредитов в другом городе (шутка, никогда не брала кредиты), заботиться о себе и окружающих, вести хозяйство. Многое из этого мне удавалось и раньше, но кое с чем я всё ещё разбираюсь, потому что как говорится, не бывает взрослых, бывают постаревшие дети!
- Выгляжу бомбически, несмотря на акне, с которым борюсь уже второй год (вылезло тоже на фоне стрессов, сами знаете почему);
- За этот и предыдущий год попробовала немало новых штук для себя, например, побывала гримёршей и операторшей на фестивалях!
- Потеряла ближайшего и старейшего своего друга (покойся с миром, моя Рэзви-Энна);
- Перенесла тяжёлый депрессивный эпизод;
- Выкарабкалась;
- Обрела немало новых друзей и знакомых;
- Сделала несколько выводов о себе и о человечестве в целом;
- Начала писать свою некромантскую писанину и дропнула её из-за разочарования в себе - надеюсь, удастся исправиться и всё-таки продолжить писать, потому что в первой истории осталось-то всего ничего!
В целом, жизнь продолжается, бьёт ключом (преимущественно, гаечным!) и самое главное, то, о чём я даже не представляла, когда вела этот дневник - она всё ещё может меня удивить! Иногда неприятно, иногда приятно, но в целом то, что всё оказалось ЗНАЧИТЕЛЬНО менее стабильным и скучным, чем я ожидала, это, наверное, позитивный момент?

@музыка: boa - duvet

@настроение: парадоксально-оптимистичное

@темы: жиза

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Когда пишешь не порно, а получается порно

Помнится был у меня небольшой фикрайтерский эксперимент по ведьмаку - уж очень я недолюбливаю как персонажа Трисс, и совсем не понимаю, поэтому решила написать такой своеобразный диалог с нею: через любимого персонажа, то есть Региса.
И если кратко, то Туссент, Геральт остался с Трисс, но она постоянно в Корво Бьянко одна, а он до бесконечности шарится по полям и весям пугая мечами утопцев. А Регис к нему периодически наведывается, да.
Драббл этот я не дописала, конечно, потому что у меня выключили свет, мяукнула кошка, зачесалась нога и вообще мимо муха пролетела, но некоторые кусочки его у меня в наработках остались. Спустя полгода я эти наработки извлекла на свет божий и под лупою изучила.
И чет господи, сколько там эротики xD

Черт подери, он просто перешагнул порог, а мне уже жарко x)

Дыхание Трисс всегда перехватывает, когда черные, потертые сапоги перешагивают через резной порог, принося с собой запах леса, трав…
И смерти.
Эмиель Регис смотрит так, будто видит ее насквозь, и глаза его - черные, как ночь, холодные, что две льдинки, и от взгляда – пронизывающего и всезнающего – плечи Трисс покрываются мурашками.

А Трисс посылает какие-то смешанные сигналы.

- Госпожа Меригольд, - вампир кивает коротко, сдержанно, и отросшие седые пряди скользят по плечам, не по-стариковски прямым и крепким.
- Эмиель Регис, - шепчет Трисс, и ее ладони, отпустив подол, взлетают к груди и горлу: не осознавая того сама она спешит застегнуть повыше ворот синего бархатного платьица, скромного, но элегантного. Ее пальцы путаются, пока она возится с застежкою, а руки дрожат. Ей тут же становится душно.

И еще, и еще xD

Регис, не спрашивая разрешения, садится на обитое парчой кресло, приставленное к тяжелому дубовому столу. Рука в мягкой перчатке касается хрустального горлышка графина - и одергивается. Взгляд Региса вновь мечется к ее лицу.
- Геральт, - шепчет она, сама не зная, от чего робея, - снова ушел на охоту

А еще она его сразу слушается

- Останьтесь, - говорит Регис, и голос его разрезает воздух как удар бича.
Трисс садится. Послушно и покорно. Потому что что-то в голосе Региса заставляет ее слушаться его. Безоговорочно выполнять не просьбу – а приказ.]

Господи, я надергала этих строчек в переписку с Адели, и она у меня потом очень долго, точно ли я не планировала какую-то эротику.
Или, как вариант, мы с ней обе слегонца упороты xD

@темы: тварьчество, дерьмак

---

некромантское словоблудие

Напёрлась на своем компуктере на отрывочек про Сойлэ и его бабушку (кто читал Лорда тот поймет, то есть, никто не поймет, потому что его, конечно, никто не читал и, в общем-то, не стоит).

***
Как-то так само собой вышло, что у каждого уважающего себя чародея должна была быть шляпа.
Непременно – остроконечная. Желательно – высокая. С полями широкими настолько, насколько могли позволить себе мастерство шляпника и толщина кошелька у его заказчика. Можно – с бубенчиками. Или со звездой, приколотой к алой шелковой ленте – непременно пятиконечной.
Долженствовал быть у любого уважающего себя чародея и посох – высотою с него самого, не иначе. Увенчанный либо короной, либо искусно вырезанной из дерева драконьей лапою, сжимающей, скажем, хрустальный шар, источающий бледно-зеленое сияние, из-за которого цвет лица обладателя посоха всегда становился бы нездорово-желтоватым. Древко обязано было быть узловатым и корявым, или же – напротив! – гладким и полированным, возможно – если чародей не был некромантом или еще каким злодеем – увенчанным сияющим кристаллом.
У Эмергельды фон Брейденбах шляпы и посоха не было. Никаких. Вообще.
Да и вообще, по правде сказать, не была она похожа на чародейку. И на красавицу, какой ее описывали восторженные поклонники, тоже.
Высокая. Худая и сухощавая. С узловатыми пальцами. С черными волосами, собранными в толстую косу. В простом черном костюме для верховой езды, к тому же, мужском – если бы не холеные ногти и губы, выкрашенные алой помадой, ее можно было бы вполне принять за тонкокостного юношу.
Пожалуй, единственным, что в ней выдавало магичку, были глаза.
Чернота глубокой бездны и кровавый кармин. Темные провалы на бледном, холёном личике, обладательнице которого можно было с успехом дать и пятьдесят, и двадцать пять. А еще - Эмергельда была очень высокой. И существо, к которому она наклонилась, стоя у обвитой сочными зелеными стеблями винограда изгороди, рядом с нею казалось совсем уж незначительным.
- Ты, стало быть, Сойлэ.
Бледное создание в бантах и рюшах, белокурое, с огромными, пронзительно-серыми глазами, потупилось, надуло губы, вцепилось тонкими пальцами в пышный кружевной манжет своего кукольного сюртучка.
Сойлэ было пять. Или около того.
- Мать назвала тебя так?
- Папенька, - хрипло пробормотало дитя, втягивая голову в плечи.
Сойлэ – знал ребенок – это на Гьёрдском значит соловушка. Маленькая такая птичка, невзрачная и серая, но громкоголосая. И поет она сладко-пресладко, выводит такие трели, что сердечко у маленького некромантова отпрыска замирало всякий раз. От того отец и назвал его так – Соловушкой – что Сойлэ и был маленьким, незврачным, и – чего греха таить - громкоголосым.
А еще – сам малыш тогда этого не понимал, но Эмергельда знала это совершенно точно – талантливым.

@темы: тварьчество, некромантское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Беглец

Еще один кусочек текста по АУшке с Чемпион/Нереварин, осторожноспойлерыдлятехктохотелбыпотомпрочитатьнормальныйфанфик (который, я надеюсь, я все-таки напишу).


Фэндом: The Elder Scrolls (неигровые события)
Рейтинг: NС-17
Жанры: ангст, AU (основанная на теориях по TES III и TES IV, в любом случае вы предупреждены)
Предупреждения: ОМП, ОЖП, насилие
Размер: драббл
Персонажи: Чемпион Сиродиила (Шеогорат), Хаскилл, упоминаются Диус, мелькает Нереварин

ЧИТАТЬ!

Он стоял спиной к дверям, чувствуя на себе пристальный взгляд – холодный, изучающий, лишенный каких-либо эмоций и чувств.
Но Церо ЗНАЛ – даэдра его подери! Действительно знал! – что Хаскилл уже все понял.
- У меня всего один вопрос, - наконец, хрипло бросил он, не оборачиваясь. Чувствуя, что Хаскилл идет полукругом, медленно приближается к трону, на котором – переброшенный, будто мостик через резные перила, лежит посох.
- Я хочу знать, - продолжил Церо, и голос его постепенно обретал силу. – ЧТО ты такое, Хаскилл?
- Вы уже знаете ответ, милорд, - голос Хаскилла был сух, словно лист пергамента, тих, холодно-учтив… голос, который может принадлежать кому угодно, но только не живому человеку из плоти и крови.
- Ты такой же, как я. Ты был… чемпионом. Сильнейшим. Шеогорат позвал тебя сюда, на Дрожащие Острова, и превратил в часть цикла. Но ты вырвался. Я хочу знать как.
- Я не вырвался, - мягко возразил Хаскилл. В полутемном зале на миг воцарилась тишина. – Я пережил цикл целиком.
Церо повернулся к нему. Его глаза – белый пустой глаз Шеогората и темный, синий глаз Церо, через который смотрел на мир чемпион Сиродиила – уставились в лицо бессмертного. Хаскилл остановился. Не сводя взгляда с посоха.
- Я распадался и собирался вновь, словно мозаика; я рассыпался на тысячи кусков, мое сознание было разорвано в клочья… я был одержим. Звуками, запахами, образами. Волна ощущений буквально смяла меня, я погрузился в эту пучину, а потом… - Хаскилл облизнул губы. Глаза его странно блеснули, - потом эта же волна вышвырнула меня на берег. Иссушенного. Опустошенного. Я знал, что не буду прежним. Я знал, что не стану ни тем, кем был, когда оставался человеком, ни тем, кем я был, когда был… вместилищем… Ты ведь уже понял, Церо. Все сложнее. Это не титул. А смертный на троне – не Шеогорат.
- Шеогорат - дух самих Островов. Он и Острова неразделимы: поэтому это происходит каждый раз… умирают цветы и бабочки. Кристаллы высотой до небес вырастают из земли на месте домов, таверн и башен. Люди… сходят с ума…
- О, напротив, - Хаскиллулыбнулся и от этой улыбки Церо сделалось дурно. – Они приходят в себя… Тебе лишь предстоит испытать эту ясность.Почувствовать, каково это…
- Циклов было множество, - холодно сказал Церо, сделав шаг влево, - но выжил лишь ты. Ты один.
- Не совсем, - улыбка Хаскилла сделалась чуть шире, - есть еще Диус. Нам двоим повезло… чуть больше других.
И тогда он прыгнул, метнулся к посоху, надеясь успеть первым, но Церо не стал кидаться ему наперерез.
Он откатился в сторону по ковру, вскочил на ноги, чувствуя, как постепенно поднимается изнутри волна гнева, одним прыжком достиг каменного постамента.
Меч Джиггалага лег в его ладонь, как влитой. Церо помнил его другим: меч был больше, длиннее его собственного тела, но сейчас ему казалось, будто клинок сделан точно по его руке. Он услышал, как Хаскилл издал глухой, странный звук, а потом вскрикнул.
Церо бросился на него.
Клинок засвистел в воздухе, выписывая восьмерки и дуги, отбив в сторону сгусток энергии, слетевший с оголовка посоха безумия. Один удар – ровно один – и Хаскилл упал на ковер, сжимая в ладонях жалкие обломки.
- Ты даже не представляешь себе, - бледными высохшими губами прошептал он, - что ты сейчас натворил.
Церо плюнул ему в лицо. А потом – воткнул клинок ему пониже ключицы.

Он смутно помнил, как бежал, бежал вперед, не оглядываясь, и не останавливаясь ни на секунду: когда кто-то или что-то возникало на его пути он рубил не глядя, наотмашь, и путь его был устлан мертвыми телами. Он смутно помнил, как выскочил на улицу и застыл всего на мгновение, ослепленный белым нестерпимым сиянием с небес, ощущая, как лица касаются принесенные холодным ветром крупные хлопья снега, и рванул вниз, по лестнице, а стражницы бросились ему наперерез. Голова первой – она некстати попалась под горячую руку – покатилась по белокаменным ступеням, оставляя за собою смазанный алый след. Вторая рухнула, зажимая рану на обнаженном бедре – кровь толчками выбивалась между ее пальцами, а вместе с ней из тела уходила и жизнь. Третью он одним мощным ударом поверг наземь и добил, вонзив клинок Джиггалага между грудей.
Остановить его не мог никто.
Церо словно обезумел, взгляд застилала сплошная кровавая пелена; сердце, как ему казалось, вот-вот готовилось вырваться наружу. Он слышал, как кричали люди. Как гремели доспехи стражников, пытавшихся взять его в кольцо – безуспешно, он утекал из под ударов, как вода. У него было преимущество перед ними, да.
Они не смели поднять на него руки.
Хаскилл, конечно, приказал его схватить и доставить во дворец живым. А как иначе – повредить вместилище значит прогневать господина, а этого дворецкий Безумного Бога желал меньше всего, совсем не понимая, что господин УЖЕ был разгневан. Церо чувствовал, как клокочет внутри бешенство – не его – как бьется вместе с сердцем чужая сущность, оказавшаяся запертой внутри, и ликовал.
Он не помнил, как выбрался. Каким образом ему хватило сил прорвать кольцо, а затем – саму завесу; с треском и грохотом он _провалился_, рухнул в темную и густую воду, и та захлестнула его с головой.

Капли. Капли, капли, капли, влажный шорох дождя и нежное постукивание по сочным, блестящим и упругим листьям. Церо не раскрывал глаз.
Ему казалось, что он все еще плавает в той кошмарной, густой черной жиже, словно в вареве из его собственных кошмаров, квинтэссенции всего и одновременно с тем – ничего. Звенящая, мучительная, поглощающая тебя пустота все еще была вокруг и – самое страшное – в нем.
Было холодно. И – все еще очень мокро. Капли ударяли его по лицу, отмеряя время мгновение за мгновением, как плавно качающийся маятник часов. Мгновения складывались в вечность, темнота за плотно сжатыми веками была непроглядной, такой, что не хотелось и открывать глаз.
Свет. Скорее почувствовал его, чем увидел – выплывший из-за блестящих стволов теплый шар из бумаги, внутри которого билось что-то живое, нежное, источающее сияние, словно маленькое солнышко. Приоткрыл веки – это далось ему с мучительным трудом. Сквозь полуопущенные ресницы увидел фигуру, одетую в багрянец и черноту, и белое лицо – размытое пятно под темным капюшоном. Захотел вскрикнуть.
Не смог.
Чьи-то цепкие, сильные пальцы, мощные руки в темных потоках бархатистой ткани, живое тепло под покровом темного плаща. Вода стекала с одежды, сбегала капельками по голеням и лодыжкам. Капли были розовыми – вода смешивалась с кровью, чужой и, возможно, его собственной.
- Держись, - прошептали бледные губы у самого его уха (Церо кое-как извернулся, попытался заглянуть спасителю в лицо, но увидел лишь треугольный подбородок да серые губы под темным водопадом струящейся мокрой ткани). Церо попытался сделать хотя бы один шаг, но не смог – подкашивались колени.
- Проклятье. – Выругался человек в плаще. И Церо, внезапно, осознал, что это была женщина.

@темы: тварьчество, сревние двитки

---

Снова о Раэлин

Фэндом: The Elder Scrolls (неигровые события)
Рейтинг: R
Жанры: ангст
Предупреждения: ОЖП, насилие
Размер: драббл
Персонажи: Нереварин

ЧИТАТЬ

«Да, наставник, - она кивнула, глядя на то, как волны, одна за другой, слизывают с песчаного берега следы ее босых ног, - теперь я все поняла».
Сняла с пальца кольцо – тускло блеснули луна и звезда, прежде чем их поглотила глубокая, темная бездна морской воды.
Раэлин поднялась на ноги. Почувствовала мучительную боль в сломанных ребрах, такую, что дыхание перехватило, охнула. Опираясь на обломанный сук, будто на посох, побрела по берегу моря.
«Я все поняла. Сердце Лорхана давало силу Трибуналу – и Трибунал заботился о Морровинде. Могло ли все закончиться по-другому?.. Ворин Дагот похоронен в недрах Красной Горы больше полувека назад. Альмалексия и Сота Сил – мертвы»…
Раэлин не знала, сколько времени она пролежала на берегу, прежде чем очнулась. Ее тело посинело от холода; на серой коже темнели пятна огромных, уродливых синяков. Безумно болела грудь – когда корабль накрыла исполинская волна, поднявшаяся до самого неба, черного от грозовых туч и облаков горького пепла, Раэлин швырнуло о мачту, а потом – о высокий деревянный борт: даже ее крепкие кости не выдержали такого удара.
Остальной команде повезло меньше.
Труп каджита – хороший был парень, и замечательный капитан – был первым, что Раэлин нашла на берегу. Он был изрядно обглодан морскими дракончиками: осталась лишь часть торса и одна рука. Сказать по правде, то, что некогда эта груда останков была каджитом, Раэлин заключила лишь по тому, что уцелевшую его часть покрывала густая, полосатая шерсть. В последний раз данмерка встретила его на палубе, когда покинула свою каюту с утра: он улыбнулся ей и отвесил шутливый поклон. Нереварин скрипнула зубами, но не задержалась у мертвеца ни на минуту.
Впереди, за почти непроницаемой стеной тумана, она видела обломанный остов корабля.
«Морровинд вернулся к истиной вере. Мефала, Боэтия… и Азура. Добрая госпожа данмеров. Добрая госпожа, не уберегшая Морровинд. Глухая к мольбам. Равнодушная к страданиям народа. Добрая госпожа, позволившая Морровинду сгинуть в огне и пепле. Пожалевшая лишь тех, кто был «верен» ей и отправившая на погибель остальных: тех, кто долгие века и тысячелетия верил в силу живых богов. Оставила умирать - вместе с малыми детьми и немощными стариками».
Стоило ли это твоих усилий, Раэлин? Стоило ли это стольких смертей? Не лучше ли было – закралась крамольная мысль – оставить все, как есть?
Она села на песок. Во рту отчетливо ощущался привкус крови.
Она не знала. Не знала до последнего – добрая госпожа не снизошла до своего Чемпиона. Может потому, что она, Раэлин, ослушалась? Может потому, что она, Неревар Возрожденный, отказалась поступить так, как некогда поступил Трибунал, уподобиться им, занеся клинок над тем, кого когда-то могла назвать своим советником и другом?
Вехк исчез. Больше полувека назад. Из Города-Вивека доходили разные слухи. Один хуже другого.
Все это было уже не важно. Прошло полвека. Вивека-бога больше не было. Вивека-Города не было тоже. Не было Балморы, в которой она провела юность. Исчез в огне и пепле Альд’Рун. Скорее всего, сгорели Пелагиад, Суран, Кальдера…
Раэлин отдышалась. Снова встала. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом. В глазах темнело, дыхание перехватывало от боли. Но нужно было дойти. Дойти до обломков. Полукругом обойти песчаный берег. Только чтобы убедиться, что никто больше, никто, кроме нее, не остался в живых.

@темы: тварьчество, сревние двитки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

MCC-2017

Итак, настало время делиться собственными впечатлениями о поездке в Москву и фестивале MCC 2017.
Главным в этой поездке стало то, что в ней я обрела замечательных друзей и, наконец-то, встретилась с друзьями старыми. Это был мой первый опыт встреч с людьми, с которыми до этого я общалась только в интернете, и это невероятно круто и странно, когда ты разговариваешь с человеком, которого видишь впервые, но при этом знаешь его несколько месяцев, а то и лет.
Москва – прекрасный город, я никогда даже не представляла себе, насколько прекрасный: у нее свой ритм, она дышит, живет, пульсирует, наблюдает за тобой провалами окон, обвивая своими призрачными щупальцами, и не желает отпускать.
Честно, никогда я еще не была настолько «социальной», насколько я была в эти несколько дней. На фестивале все было просто замечательно: те, кому там было неинтересно, либо скучно, вероятнее всего, пришли либо одни, либо в плохой компании. Впрочем, в хорошей компании мне очень весело наблюдать даже за сохнущей краской – такое свойство характера.
Там было просто огромное количество людей. Я наконец-то познакомилась со многими художниками, за кем я давно и упорно следила в интернете: с Олей Кройцфарер, с которой мы надарили друг друга разнообразных подарочков, с Кощевной, накупила артбуков у прекрасной Элес, и, конечно, все три дня я гуляла допоздна вместе с прекрасными Айви и Злобычем – моей чудесной команды с фестиваля.
На фестивале было великое множество разных классных штук. Мне ужасно понравилось, например, рисовать в 3D огненные цветы и грибы (потому что что я еще могла взяться рисовать в 3D), была тачка главных героев фильмов «Назад в будущее», которые я просто обожаю, были стенды большого количества мастерских и издательств, где я закупилась комиксами и другим мерчем. Прямо около нас стояла прекрасная импала со стенда «Сверхъестественное».
Отдельно хотелось бы сказать большое спасибо стендам Макса Фрая (жаль, что я не успела с ними затусить) и стенду Ведьмака: их косплееров я вылавливала несколько дней.
Еще мне, конечно же, хочется сказать большое спасибо всем, кто подходил к нашему стенду, покупал у нас мерч, и просто подбегал, чтобы меня обнять: вы даже представить себе не можете, насколько это для меня важно!..
Огромное спасибо также двум прекрасным косплеерам Йеннефер, которых мне удалось выловить, чтобы подарить им свои открытки с изображением их героини.
Получено огромное количество положительных впечатлений, выменено и куплено невероятное количество наклеек, открыток, и прочих прекрасных штук, которые мне даже не перечислить. Осмотрен небольшой (не хватило на все времени!) кусок прекрасного города Москва.
В довершение, скажу одно: я еще приеду.
И не раз.
Так что, жди меня, Москва.

@темы: жиза

---

О бессоннице и идиотизме.

Сегодня, конечно, была замечательная ночь.
Замечательная она была тем, что я вообще не спала, а, в основном, вздрагивала от каждого шороха, прокручивала в голове ужасные сценарии своего будущего, рыдала и ржала над книгой Пратчетта (когда поняла, что рыдать и прокручивать занятие само по себе неконструктивное, а сон все равно не шел).
Я узнала, что а)предложение работы способно лишить меня покоя и аппетита потому, что мой страх перед офисной рутиной имеет размеры среднестатистического материка.
б) некоторые мои соседи тоже не спят и судя по всему, воруют жестяные трубы у тех соседей, которые спят.
в) светать стало нечеловечески рано, а это значит, что пора переходить на режим немного более близкий к режиму жаворонка и немного более дальний от режима "пиздец".
г) книги Пратчетта про стражу смешнее, чем что-либо до этого мной прочитанного.
Чтобы этот пост не был окончательно и бесповоротно бесполезный для моих редких гостей, я приложу к нему пару картинок с голыми данмерами, которые рисовала вчера-позавчера под покровами ночной темноты.
Все равно в этот дневник никто не заходит, а записи никто не читает, поэтому можно от души пошалить.

голые данмеры

@музыка: Чайф

@настроение: полное говно

@темы: тварьчество, жиза

---

Похороны Гаррета Хоука

Продолжаем играть с  Tariono4ka, на этот раз заявка была следующая: похороны Хоука, оставшегося в Тени. Под несколько... нестандартным углом.

500 слов

В саду Скайхолда стояла гробовая тишина.
В скорбном молчании пребывали все: от советников инквизитора и до простых солдат, неловко переминавшихся с ноги на ногу на зелененькой травке. Даже ветер вел себя крайне пристойно и тихо, как и полагается вести себя на панихиде: не завывал, носясь по темным залам и коридорам, не доносил из таверны привычного пения сладкоголосой Мариден; даже вороньего карканья с величественной Скайхолдской башни не было слышно.
Тишина была воистину гробовой, хотя бы потому, что все собравшиеся (а было их великое множество в этой разношерстной толпе) прибыли в садик Скайхолда по поводу похорон.
Настоял на этом, конечно же, Варрик. Хоть, буквально выражаясь, хоронить было нечего – ибо Хоук остался в Тени весь, целиком, вместе с телом, дело неслыханное и беспрецедентное (впрочем, от Хоука-то как раз и приходилось ждать чего-то подобного).
Красиво ушел, ничего не скажешь.
Инквизитор Вильгельмина Тревельян шмыгнула раскрасневшимся носом, невозмутимо, как и полагает истинной леди, утерла его шелковым платочком.
- Хоук был… настоящим героем. Лучшим из нас. Мало кто мог совершить невозможное, но если кто-то и мог – то только Гаррет, Защитник Киркволла, герой…
Кассандра высморкалась. Варрик гневно сверкнул глазами.
- Пусть не все его деяния были славными, - продолжила Инквизитор, - потому что помимо всего прочего он, еще и, выпустил на волю Корифея…
- Подорвал Церковь на пару со своим любовником-магом… - прогнусавил кто-то в толпе, но быстро стушевался, потому что Варрик одарил взглядом и его.
- … Но в целом, конечно, Хоук совершил множество поступков, о которых и по сей день слагают легенды…
- … половина из которых чистое вранье Варрика… - снова начал кто-то, но смолчал, потому что на этот раз уставился на него не только сам гном, но еще и его обожаемый арбалет.
- Сегодня мы собрались здесь, - инквизитор Вильгельмина Тревельян нахмурила кустистые светлые брови. Уголки ее губ были угрожающе опущены, что являлось свидетельством того, что в случае, если Варрик нажмет на спусковой крючок, инквизиция окажет ему на суде полную и безоговорочную поддержку, - Чтобы почтить памятью этого славного человека, которому я – и другие агенты славной Инквизиции – обязаны жизнью.
Инквизитор прошествовала к постаменту, на котором возвышалось нечто, накрытое тканью. Сдернув полог она явила миру огромную статую Гаррета Хоука: он стоял в полном доспехе, вскинув руки, в которых сжимал посох. Оголовком посоха служила крылатая голая женщина.
В толпе раздалось тихое всхлипывание некоей задрапированной ривейнки с золотыми сережками. Седовласый эльф мрачного вида обнял ее за плечо. Стоявший рядом с ними светловосый маг с бородкой разразился рыданиями.
Кассандра устремила пылающий взор на них, а затем на Варрика, который изо всех сил старался сохранить невозмутимое лицо.
- Покойся с миром, - надтреснутым голосом сказала Инквизитор, обращаясь к статуе.
- А хорошо получился, - протянул кто-то с задних рядов. Вильгельмина гневно нахмурилась, выискивая взглядом в толпе наглеца, и внезапно побелела как мел.
- Я бы поставил такого у себя в поместье.
Теперь на него уставились уже все. Хоук невозмутимо стоял, оперевшись на посох (оголовком которому служила фигурка крылатой женщины), несколько раздраженный всеобщим вниманием.
- Что?
- Ты же умер, - пролепетал Варрик.
Хоук пожал плечами.
- Мне уже лучше.

@темы: тварьчество, драгоняга

---

Невервинтер и все, все, все

Понемножку прохожу второй Невервинтер, который не осилила будучи ребенком.
Всю жизнь думала, что я в детстве была просто слишком тупая для этой игры, НО
ОН РЕАЛЬНО СЛОЖНЫЙ
(хотя, может, я просто и сейчас слишком тупая для этой игры)
Тем не менее, хочу сказать, что спутники в игре презабавнейшие. Нишка - вайфу. А еще я ору с того, что по моим воспоминаниям из детства графика была просто ОГНИЩЕ, я ничего настолько красивого в те времена не видела. Сейчас, конечно, смотреть на это немножечко смешно.
Ну и традиционно, скетч первых понравившихся персонажей из игры (и, почему-то, Элани):

@темы: тварьчество, скетчи

---

.

Я безумно устала.
«У художников большая конкуренция», «рынок перенасыщен», «ты должна развиваться, иначе тебя сожрут с потрохами», «вокруг целая туча людей, которые делают это лучше тебя: у тебя нет никаких шансов», «переучивайся на вектор, потому что растровиков сейчас как собак нерезанных».
Вот уже почти месяц я не могу рисовать ничего. Ни. Че. Го.
Все, на что меня хватает – тупая, рутинная работа, вроде «отрисовать по скетчу», «отрендерить чужой драфт», «поштриховать траву».
У меня самый, что ни на есть, настоящий артблок. Я не могу взяться даже за то, что раньше казалось мне элементарным. Почему?
Я панически боюсь ошибки.
Я стала стыдиться своего уровня. Мне кажется – а может, и не кажется – что я недотягиваю. Не справляюсь. Потому что конкуренция/развитие/перенасыщение рынка.
Потому что я не знаю, как называются все эти мышцы и кости. Не очень понимаю, как они крепятся друг к другу. Потому что не всегда могу верно отобразить фактуру. Потому что у меня не всегда выходит «удержать» форму при рендере - я ломаю очертания объекта. В этом состоянии я живу уже несколько лет, лишь изредка выбираясь из этой жижи на поверхность: выйти из бесконечного круговорота страха и чувства вины перед самой собой у меня не получается. Я смотрю на чужие работы, работы людей, кто намного лучше и сильнее меня, но не ощущаю зависти или жажды добиться такого же уровня.
Я ощущаю только пустоту и усталость.
Мне кажется – а может быть, уже и не кажется – что я никогда не доберусь до такого уровня. Что все попросту бесполезно. Я, наверное, очень глупая и слабая: никогда не стану настоящим профессионалом.
А ведь какое-то время назад все было совсем по-другому.
Я просто… рисовала. Рисовала что захочу и как захочу, получая истинное удовольствие от процесса. Радуясь каждой выведенной на бумаге загогулине, каждому крохотному шажку в сторону прогресса. Потому что прогресс не ассоциировался сам по себе с изнурительными упражнениями, слезами и попытками соответствовать «невообразимо поднявшейся за последние годы планке». Потому что я сравнивала себя с собой. А не с кем-то другим.
И я скучаю по этим временам. Иногда мне хочется бросить все, снова начать – как когда мне было, скажем, четырнадцать – рисовать в стол. Для себя. Для удовольствия. Найти нормальную работу. Может быть – даже завести с кем-нибудь роман (мечта, преследовавшая меня с четырнадцати лет, но так и не сбывшаяся ни разу за всю мою жизнь). Посвящать рисованию не каждую минуту, потому что надо сделать работу – а потом порисовать для себя (ведь паблик, тамблер, девиантарт, интерес публики, где взять заказчиков, где добыть денег на квартплату). А тратить на это время, свободное от работы, время, когда я остаюсь наедине с собой. Я хочу учиться, да, но не для того, чтобы меня взяли на работу/оценили/чтобы коллеги по цеху не смотрели свысока, а для того, чтобы нравиться себе. Не кому-то другому. Себе.
Черт его знает.
Может и вправду стоит все бросить.

@темы: рисовательно-рассуждательное

---

Такая-сякая

Играем дальше с  Tariono4ka
На этот раз у нас упоротый кроссовер на Ведьмака и Бременских музыкантов. Геральт, Эмгыр и Цири, которая, такая-сякая, сбежала из дворца!..
АХТУНГ! Адовое ООС и попытки в юморг, слабонервным не читать

- Сбежала, - простонал император Эмгыр, драматично развалившись на троне. – Из дворца!..
В одной руке Белого Пламени Танцующего На Курганах Врагов был кусок сыра, во второй – кубок. Вина в кубке не было – оно стекало на пол и пачкало ковры и расшитый серебром дублет императора.
Геральт стоял, вытянувшись по струнке, у подножья императорского трона, и изо всех сил старался не таращиться на монарха совсем уж откровенно. Камердинер, застывший за его плечом, аки памятник неизвестному герою, напротив вытаращил белесые буркалы так, что они едва ли не вылезали из орбит.
- Прошу прощения? – наконец, нерешительно переспросил ведьмак.
- Расстроила отца! – Император взмахнул рукою с кубком, щедро орошая шелковую штанину густыми карминовыми каплями.
- Император, - спохватившись, пояснил камердинер, - хочет сказать, что его дочь, наследница Нильфгаардского престола, Цирилла вар Эмрейс, изволила покинуть дворец две недели назад и… до сих пор не вернулась. И по этой причине его императорское величество…
- Найди ее! – Взвыл Эмгыр, швыряя злосчастный кусок сыра к ногам ведьмака, - Найди!
Геральт сжал кулаки. Он решительно ничего не понимал. Просто отказывался понимать.
- Если Цирилла сама решила, что править империей все же не для нее, - начал он, наконец, - то я вовсе предпочту не вмешиваться.
- Это все твое тлетворное влияние! – В след за сыром в ведьмака отправился и кубок, жалобно звякнув о мраморные полы на расстоянии полета стрелы от Геральта. Количество выпитого вина существенно снизило меткость его величества. – И этого трубадура! Лютика!
- Трубадура, - повторил за императором Геральт. – Лютика.
- Явился в компании каких-то низушков и краснолюдов! Я дал Цирилле все! Я дал ей образование! Я дал ей золото и лучшие наряды, а она… сбежала! Расстроила отца!
- Это, - сухо ответствовал Геральт, - я уже понял. Однако я ведьмак. И я охочусь на чудовищ, к коим Цирилла Фиона Элен Рианнон не относится. А посему, отправляться в погоню за ней…
- Это приказ!
- А что же, - Геральт позволил себе усмехнуться, - императорская разведка не справляется?
- Не справляется, - Император, наконец, сел прямо (настолько прямо, насколько смог), бледными пальцами цепляясь за подлокотники. – У тебя у одного, Геральт, нюх как у собаки… а глаз… как у орла!
Геральт едва удержался от того, чтобы не рассмеяться. Значит Цири, все-таки, передумала быть императрицею Нильфгаарда. Более того – сбежала от Эмгыра – только ее и видели. Все это, конечно, напоминала фарс, глупую шутку, нелепую сказку, но Ведьмака почти что разбирала гордость за его названную дочь. Хотя бы потому, что он никогда не хотел, чтобы она доставалась императору.
- Дети, - страстно пробормотал Эмгыр заплетающимся языком, сползая с трона, – наше наказанье.
Ведьмак, которому, судя по всему предстояло в третий раз отправиться в погоню за Цири – просто чтобы рассказать ей об увиденном! – не мог с ним согласиться.

@темы: тварьчество, дерьмак

---

скетчи

ура я наконец-то могу заливать куда-то свои непрезентабельные скетчи и концепты, которые никому не нужны
Нарисовала своего бомжа после линейки ТБ, когда он уже пытался свалить от них в закат, но еще не дошел до Мартина и чемпионств. Весь ободранный, небритый, замудоханный, со старательно стертой с наплечника эмблемой ненавистного теперь уже ТБ.

@темы: тварьчество, скетчи, сревние двитки

---

Еще один драббл

Фэндом: The Elder Scrolls (неигровые события)
Рейтинг: NС-17
Жанры: ангст
Предупреждения: ОЖП, насилие
Размер: драббл
Персонажи: Телдрин Серо, Данмерка-ОЖП

Еще один драббл по заявке  Tariono4ka, на сей раз предыстория моей ОЖП, которая фигурирует в нашей совместной большой работе. Рейтинг я выставила из-за графического описания жестокости.




Видят боги: Телдрин Серо никогда не был похож на благородного рыцаря.

Простой, и прямой, как говорится, как палка: он всегда предпочитал говорить, что думает, и делать, что пожелает. А желания у него были простые – всего лишь теплая постель, красивая баба под боком, да звонкое золото в кошельке.
Никогда не мечтал он о подвигах или геройстве. Не завидовал легендарному Нереварину и не хотел бы для себя участи почти забытого в веках Чемпиона Сиродиила. Не хотел помогать обездоленным, спасать девиц, попавших в беду, сражать чудовищ и бороться с кровожадными культистами.
И все-таки.
Она сопела под боком, поджав колени к груди. Напоминала лишайную дворовую псину – тощая как скелет, обтянутый темной кожей, покрытой неисчислимым количеством шрамов на спине и ногах: ее секли так, чтобы отметин не было видно под одеждой. Ежик рыжих волос топорщился на затылке – под ним Телдрин видел свежий рубец. Волосы пришлось срезать – шикарные, огненные кудри до самой талии сбились в неимоверный колтун, в котором в скором времени завелись насекомые.
Она дрожала, поэтому Телдрин (внутренне содрогнувшись от отвращения) обнял ее одной рукой. Почувствовал под пальцами страшные, выпуклые ребра.
Ему, конечно, следовало гнуть свою линию до конца: он ведь не помог ей сбежать из башни. Мог бы, конечно, наброситься на чародея и его слуг, погибнуть смертью храбрых, спасая живого мертвеца, но делать этого не стал. Кто бы мог подумать, что она сбежит. Сбежит сама. Чтобы найти среди пустоши огонек его жалкого, чахлого костерка.
Ему было некуда деваться.
Как и всякая дворовая псина, она жалась к нему, и в то же время не давала прикоснуться. Рычала, мычала и шипела, одичавшая, безумная, плакала не переставая всякий раз, когда он пытался обработать ужасные раны на ее спине. Прошли недели прежде, чем Реймина – так он ее назвал – перестала делать это, когда он касался ее кожи. И почти месяц прежде, чем она, наконец, заговорила.
Так он узнал ее историю, от начала и до конца. Старшая дочь в семье, сестра четверых братьев, которых ее отец – полуданмер-полуредгард – прижил от разных женщин. Брак по расчету – семья отчаянно нуждалась в деньгах. Два месяца сказки. И пять лет ежедневного ада.
«За что он тебя так ненавидел», - хотелось спросить Телдрину. Но уже тогда он знал ответ: мужем Реймины двигала не ненависть. Мужем Реймины двигало чувство, порой куда более разрушительное, страшное и болезненное: любовь.
Он любил ее настолько, что почти не мог выносить того, что она рядом. Того, что кто-то может увидеть ее, того, что кто-то может пожелать того, что принадлежит только ему. Это рождало в нем злобу, а злобу он обыкновенно вымещал на ней же, видя в ней корень всех собственных бед. И это продолжалось долгие годы.
Телдрин часто думал, что на ее месте покончил бы с этим очень быстро – перерезав себе вены или нажравшись какого-нибудь ядовитого дерьма. Но Реймина не думала об этом.
Она хотела жить.
Она заскулила во сне (прямо как дворовая псина) и Телдрин обнял ее крепче, чувствуя сквозь грубую ткань одежды живое тепло. Ему следовало добить ее. Проявить милосердие – хотя бы раз в жизни – но он предпочел ему дешевую пародию на благородство.

@темы: тварьчество, сревние двитки