Я жив покуда я верю в чудо
Немного о мире Будней Темного Лорда
Основная особенность мира Гьерда состоит в хрупком равновесии, зависящем сугубо от двух «солнц», «свет которых проникает в мир из двух измерений: Белое Солнце зажигает огонь жизни, а Черное - изменяет и извращает все, к чему прикасаются его лучи».
Находясь на стыке двух измерений (для местных это что-то вроде рая и ада, где мир Белого Солнца – мир бесконечной жизни и света, а мир Черного – царство смерти, где все «наоборот»), мир людей находится под постоянным влиянием двух «солнц», персонифицированных в Религиозных учениях Гьёрда и Окларианской империи как двоих богов (прекрасную Белую Деву, Мать Сущего – и Черного Жнеца, Отца Ужаса), по факту являющихся огромными источниками энергии, находящимися в параллельных измерениях, мир постоянно подвергается их влиянию.
По сути дела, схематично мир Гьёрда можно изобразить как молекулу воды – где два измерения солнц будут выглядеть как молекулы водорода, а сам мир – как кислород.
Две энергии смешиваются, постоянно влияя друг на друга, нейтрализуя частично влияние друг друга. Поэтому белая магия в Гьёрде способна нейтрализовать черную – и наоборот.
Когда равновесие оказывается сбито в сторону одного из полюсов, как правило, случаются магические катастрофы. Так как процесс творения заклинания это всегда открытие портала в одно из измерений, чем мощнее заклятье – тем сильнее разрыв, и тем больше энергии выливается в мир, изменяя все вокруг. Иногда равновесие как бы пытается выправить само себя – порталы схлопываются, закрываются, или открываются порталы не в то измерение, к которому взывает чародей, но это – аномалия, а не норма, и обычно она вызвана сильным магическим катаклизмом, когда равновесие сбивается в ту или иную сторону, и как правило подобные «симптомы» свидетельствуют о том, что миру нанесен колоссальный вред, последствия которого будут разгребать еще очень и очень долго.
Одно из последствий открытия слишком большого разрыва – это возможность сущностей, обитающих в параллельных измерениях, ворваться в мир людей и наделать бед.
Как я уже говорила выше, процесс творения заклятья для чародея – это открытие врат. К примеру, некромант постоянно открывает врата в мир черного солнца, чтобы зачерпнуть силы и получить власть над мертвецами. Как следствие, находясь под постоянным влиянием черного солнца, маг начинает претерпевать изменения в собственной сущности. Некроманты все, как правило, очень худощавы, имеют узкие, кошачьи зрачки и выглядят мягко говоря не очень здоровыми людьми – со временем их обличие начинает напоминать облик жителей измерения, к силе которого он взывает. Обратный эффект у румяных, здоровых и очень плодовитых белых магов.
Помимо чародеев в мире Гьёрда существуют ведьмы, и ведьмы имеют одно существенное отличие от чародеев. Чародеям нужно усилие для того чтобы открыть врата, а ведьмы, рожденные как аномалия, нуждаются в усилии для того, чтобы закрыть врата, всегда находящиеся внутри них. Иными словами ведьмы – проводницы в то или иное измерение, и они постоянно фонтанируют магией, полностью зависящей у них от эмоций, а не от разума, как у чародеев. Одно из свойств аномалии в том, что ведьмы почти никогда не могут зачать и родить ребенка мужского пола – ведьмы поголовно женщины, а ведьмаки рождаются крайне редко, считаются дурным предзнаменованием, и, считается, что они не способны вырасти нормальными мужчинами. Чаще всего ведьмаки умирают еще во младенчестве, что характерно, при загадочных обстоятельствах.
Будучи двойной аномалией ведьмаки могут оказаться намного сильнее чем ведьмы-женщины, потому, возможно, их намеренно уничтожают сподвижники матриарха.
Ведьмы обитают на острове, летающем в небесах, однако есть и ренегатки, избравшие жизнь на земле, в мире людей. Некоторые из них даже опускаются до того, что вступают в брак с мужчинами и живут с ними в семьях, что противоречит кодексу и всем устоям ведьминской морали.
Согласно религиозным учениям люди были рождены в результате акта любви между двумя богами – Белой Матерью и Черным отцом (позднее священное писание было переписано так, что в нем говорилось, что в результате союза родились не люди, а темные маги, и это был не акт любви, а грязное надругательство – это породило гонение на черных магов и рождение инквизиции, в результате действия которой равновесие страшно пошатнулось). Как бы там ни было на самом деле, но на территории всех известных в Гьерде государств, стран и империй до появления на них людей властвовали подземные жители. Все, что от них осталось, это редкие представители древних рас, которых можно встретить в глубинах гор и под землей, а также огромное количество подземных коридоров и даже целых городов и крепостей в толще камня.
Позднее, фактически из самих людей, произошли и магические расы.
Это был еще один магический катаклизм, вызванный бездумными действиями Проклятого Короля – Гьёрдского монарха, известного страшным, буйным нравом, выдающимся талантом к магии, чародея, который был совершенно безумен: еще будучи совсем сопливым юнцом, он убил своего отца и узурпировал трон. В силу его невероятного магического таланта он держал в страхе весь двор и всю страну, творя чудовищные магические эксперименты, в том числе над живыми людьми, и в результате этих экспериментов на свет появились как минимум следующие расы и их представители:
- гоблины (кочевой, безумно вороватый народ маленького роста, зеленый, сморщенный и отличающийся безумно непривлекательной внешностью)
- тролли
- вампиры
- водяные жители
- позднее, как потом было известно, была обнаружена также вакцина, созданная проклятым королем, которая превращала людей в подобие вампиров: питье крови давало им магическую силу, однако в зависимость они не впадали, и сущность их при этом не страдала от изменений.
Помимо рас, рожденных из проклятий и магических экспериментов, существовали и другие. К примеру, большое количество духов и демонов, обитавших некогда в мире Черного Солнца имеют свободный доступ и к миру людей, постоянно выбираясь в него и сея хаос и разрушение.

Темные Лорды, Придворные Чародеи, Магические Ордена.
Так как в мире Гьерда довольно большое количество людей (но не все) имеют талант открытия врат, над актами колдовства и чародейства, как правило, устанавливается надзор. Маги состоят в орденах (ренегаты отслеживаются и, если они опасны, уничтожаются) – Белом Ордене и Черном Ордене (еще недавно черный орден был вне закона – после катастрофы, случившейся двадцать лет назад в районе столицы королевства Гьёрд проблема с темными магами, стихийными выбросами колдовства, спонтанным открытием врат и внезапными обнаружениями у населения магических талантов, орден был восстановлен на законной основе). Главы Белого и Черного Ордена находятся в столице империи Оклариан, являющейся, по сути, сильнейшим и крупнейшим государством материка, и имеющей огромное количество провинций, имеющих некоторую политическую автономию.
Еще несколько десятилетий назад в крупных государствах имелся также свой Темный Лорд – так как темная магия в большинстве своем находилась под запретом, но полный ее запрет мог нарушить равновесие, была учреждена должность еще одного, по сути, чародея на королевской службе, задачей которого была организация деятельности магических народов и темных колдунов. По сути дела, задачей Лорда была удержать их от открытой войны с людьми (а такая угроза была всегда, межрасовая ненависть в Гьерде сильна, ведь ни одна магическая раса не желает признавать ни господства людей, ни родства с ними). А также организовать их деятельность так, чтобы равновесие не оказалось сбито в пользу Белого Солнца.
О телепортации и чутье.
Суть в том, что маг способен учуять колдовство другого мага. Сложности возникают с магией ведьм – она ощущается иначе, не так, как колдовство чародея, и сбивает чародея с толку, а также с магией, творимой другими расами. Если маги были близкими друзьями, любовниками или состоят в кровном родстве, они способны почувствовать и узнать колдовство друг друга на довольно большом расстоянии.
Телепортация в мире Гьёрда возможна, но с одним условием – ты можешь переместиться только тогда, когда проход открывает для тебя другой чародей. То есть по сути, единым усилием два мага открывают коридор в пространстве, чтобы один мог перейти к другому, поэтому в Гьерде говорят, что, мол, перенестись можно лишь туда «где тебя ждут».

@темы: тварьчество

01:18

1

Я жив покуда я верю в чудо
Раэлин берет сочный плод дерева, названия которого нет ни на одном из недийских или мерских языков, надламывает его сильными ладонями, грубыми пальцами выворачивает сочную мякоть и касается губами ядовитого нутра. Сладкий сок стекает по губам и подбородку на грудь, по сильным предплечьям сбегает каплями в рукава. Ткань легкая, словно перышко (багрянец и голубой) крупными складками собирается у согнутых локтей.
Плод ядовит. Раэлин знает это, но не боится ни ядов, ни хвори - ни один яд и ни одна хворь не страшнее ее участи, не страшнее засевшего в ней давным-давно, отравившего ее, сделавшего тем, что она есть: мор проник в нее слишком крепко и глубоко.
Серые ладони, мокрые от сладкого сока, сжимаются. Судороги бегут по мускулистому телу, покрытому шрамами с макушки и до пят – шрамами, невидимыми глазу и неощутимыми под легкими прикосновениями пальцев.
Раэлин распадается. Рассыпается на мелкие осколки сознание, мелькает мир вспышками ядовитых цветов перед закатывающимися очами. Серебряные завитки волос прилипают ко лбу – пепел и уголь – и сворачиваются кольцами на легкой и мягкой ткани расшитых подушек. Пальцы вцепляются в кожуру плода намертво, сжимают, сдавливают слишком сильно, и сладкий терпкий сок стекает на ткань, оставляя на багряном и голубом маслянистые темные пятна, но Раэлин не видит и не слышит мира, ибо взор ее обращен внутрь – в нее саму.
Она видит вздыбленный гребень горы и распахнутое, дышащее жаром жерло: воздух так горяч, что дрожит, камень плавится, блестит в тусклом свете огненных всполохов. Солнце угасло, незримое за стеной взвившегося в небо пепла. Раэлин видит блеск золотой маски, сжимаемой в ладонях и серое, покрытое язвами и струпьями плечо. Пальцы ее бегут, вскрывая один за другим золотые замки, отнимая от головы упавшего перед ней на колени корону, а затем и маску – и маска снимается вместе с кожей его лица, открывая ее взору пустоту и пасть, распахнутую от уха до уха. Все три глаза стоящего перед ней слепы, и в них царит молочно-белая пустота, а с нею боль и мольба.
Видение тает, рассыпается цветной мозаикой на каменных стенах древнего дворца, давно канувшего в лету. Золотая кожа ее рук блестит на солнце, но ярче ее сияет кольцо – серебро и золото, луна и звезда, горящие на безымянном пальце. С каждым ее движением щекочет кожу грубая синяя ткань плаща, наброшенного на голую спину, звякают в ушах длинные цепи и серьги, колышутся пряди, что белее снега, падающие на мускулистую грудь. Она видит троих и их фигуры расплываются перед глазами: она видит их юными и зрелыми, живыми и мертвыми. Взглядом Раэлин встречается с тем мером, что сжимает в крепких руках копье, и он улыбается, не отводя пламенного взора от ее – Раэлин, не Неревара – глаз. Они видят друг друга – он и она, Нереварин и живой, канувший в лету бог. Раэлин слышит его голос – и не понимает слов, и голоса Альмсиви сливаются в один громогласный рев, и грудь пронзает острый, как бритва, клинок.
Раэлин хрипит.
Видит нож в тонких ладонях и блеск глаз под гривой огненных волос. Вокруг свечи, свечи, свечи, море свечей, и запах стоит, как в склепе; в дрожащем свете пламени Раэлин видит Сердце – точно таким же, каким она его помнит в последние мгновения его существования. Ступни и лицо горят, боль в груди невыносима, она слышит шепот и чувствует касание мягких губ к раковине уха, но не может в шепоте различить слов.
Падает.
Над головой смыкается черная вода.
Больше – ничего, а потом – снова руки, руки, море рук, серых, мертвых, покрытых струпьями и язвами, и снова шепот в сознании, но на сей раз она различает слова и – противится им. Она видит лицо – и с трудом узнает в нем увиденное под золотой маской, но глаза на нем два – не три – и горят они кармином, а не белой пустотой. И золотые ладони, сжавшие ее лицо, нежнее шелка, как и черные, гладкие пряди волос, скользнувших по ее груди.
Раэлин просыпается. Глаза слезятся, а горло сдавливают мучительные спазмы – ее сотрясает от сухого, не приносящего облегчения кашля. На груди, на подушках, на серых – серых! – ладонях застывают холодные капли крови. Нереварин утирает губы. Плод, лежащий под ее ногами, сжавший, скукожившийся, привлек мух.
Брезгливо кривя рот, Нереварин отшвыривает его босой ногой. Поднимается. Утирает ладонью кровь с подбородка и глядит в окно, сощурив холодные глаза.
Вечереет. Когда она коснулась губами ядовитого плода еще было утро.
Снаружи в комнату врывается порыв ветра и Нереварин слышит стрекот насекомых, шелест крыльев и – спешит закрыть окно, вскоре слыша влажный шорох капель по травяной крыше ее маленькой хижины. Холодно. Плечи Нереварина дрожат.
От холода. От яда. От пережитых видений.
Видеть хоть что-то – единственное, чего она может и смеет пожелать. Искусное колдовство да ядовитые плоды, что сами танг мо обходят за версту лишь помогают раскрыть разум, распахнуть сознание и впустить в него поток, сметающий все на своем пути.
Поток воспоминаний. Ощущений. Чувств.
Вода стекает по мутному стеклу за окном; бьется ветер, проникая в каждый уголок хижины, в каждую щелочку. Раэлин закрывает глаза и смотрит – в себя. Смотрит – и видит, как вздыбливаются серые гребни волн, похожие на фантастических тварей, увенчанных белыми коронами густой взбитой пены.
Потом видит вспышку.
И в этой вспышке появляется фигура, окруженная золотым сиянием – низкая и широкоплечая, темная, как краской намалеванная на дрожащей ткани пространства. Нестерпимым, холодным светом горят глазницы – и меч в его темных руках. Даэдра.
Раэлин открывает глаза. Поднимается, стараясь унять бурю, пробудившуюся в ее груди. Плывет, как сомнамбула, через комнату к стоящему у стены тускло блестящему тазу. Смывает засохший сок с рук, не глядя в мутное зеркало.
Алая роба наскальзывает на крепкое тело, цепкие пальцы один за другим завязывают узлы горящим золотом шнуров. Скрывает пепельные кудри тяжелый капюшон.
Фонарь покачивается на оголовке посоха – в бумажном коробе бьется засаженный туда живой жучок, и тело его горит мягким золотом. Раэлин спускается по земляным ступеням. Идет долго, покуда ноги не наливаются тяжестью и болью от непривычки и долгой ходьбы.
Тело лежит между деревьями, темное, как тело всякого дреморы. Раэлин переворачивает его.
Пинком.
Но это не дремора. Это мер. Седой. Черный от разводов грязи и крови, одетый в лохмотья из грязного шитого золотом бархата. Некогда – лилового.
Раэлин судорожно втягивает воздух сквозь сжатые зубы.

@темы: тварьчество, сревние двитки

Я жив покуда я верю в чудо
Бойся Странника.
Ибо Странник по природе своей тварь изменчивая, сущность нечеловеческая: то дух, что умирающий испустил на смертном одре, то мысль, мятежная, обращенная против творца своего, то призрак, скользящий в ночи от постели спящего.
Бойся речей его страстных и сладких, бойся помыслов его и бойся его жажды безумной: охоч Странник до власти, до силы неимоверной, ибо мнит себя Богом.
Скользит Тенью или Искрою Странник в кровавой мгле Междумирья. Ищет бреши, что путь ему открывают в миры уязвимые, слабые, беззащитные. Одного Странник жаждет: найти тот мир, тот уголочек Вселенной, в коем сила его возрастет до мощи божественной, в коем власть его сделается безграничной, в коем обретет он способность горы комкать, как лист бумаги, иссушать звезды, завязывать тугим узлом полотно Времени.
В том опасность Странника, что вдали от мира родного становится Странник не тем, кем был раньше. В том и слабость его – ибо в одной Вселенной будет Странник силен, аки Бог, а в другой - слабее слабейшего из людей окажется. Но коли Странник в тот мир попал, в коем власть его велика – берегись; ибо Странник в чуждом ему мире суть яд, медленно убивающий существо, суть болезнь, поражающая тело и отравляющая разум Вселенной. Ибо влияние его сколь велико, столь и непредсказуемо, ибо не предначертано ему судьбою быть здесь и сейчас, ибо присутствие его оскорбляет Вечность, искривляя поток реки Времени, ибо под пятою Странника, словно хрупкий лед, ломается пространство.
Бойся Тени, что следует за Странником.
Ибо Тень – тварь потусторонняя, демон, что в кровавой мгле Междумирья бродит с рождения Вечности. Ибо не та это тень, что под ногами твоими в солнечный день, не та, что от света рождается и не та, что умрет со смертью Солнца – Тень, что за Странником следует, не истает и в кромешной тьме, и любой тьмы она будет чернее.
Бойся Тени, ибо не отбрасывает эту тень человек, ибо Тень эта бродит сама по себе, ибо непредсказуемы ее деяния и страшны ее помыслы.
Тень, что живым созданием отброшена, проста и понятна, и очертания ее – очертания некоей сущности. Тень же, что в кровавой мгле рождена была, вовсе не имеет очертаний, а посему может похитить любые. Лицо и фигура тени всегда новы, доселе не виданы ни смертными, ни бессмертными, ибо нет того лица и той фигуры, что эту Тень отбросили, ни в одном уголке Вселенной.
Бойся Тени, ибо присутствие ее под луной и звездами оскорбляет Вечность, рвет полотно пространства, волнует время, будто поверхность воды.

@темы: тварьчество

Я жив покуда я верю в чудо
...написанное на первом курсе, судя по всему, когда преподаватель задержал нас с лекцией в перерыв.

Ну замолчите же, дери вас черти!
Ну сколько можно?! Перерыв идет!
Наверное, моей желает смерти
Тот кто у нас треклятый семинар ведет!
Бегут минуты, люди все в буфете,
А я сижу, молчу, но нету сил
И я скажу, ребята, по-секрету,
Но я б преподавателя убил.
Я жрать хочу! Ну я вас умоляю
Кончайте рассуждать про «ололо!»
Я ваш предмет уж просто проклинаю,
И мне бы ничего не помогло.
Хотите дам пятьсот рублей? Хоть тыщу
Еще немного – поздно будет, жаль
На памятнике в память мне напишут:
Он умер, потому, что не ПОЖРАЛ

@темы: тварьчество, стихуйня

Я жив покуда я верю в чудо
Есть баллады, что спеть я, увы, не смогу никогда.
Их с годами все больше. Становится все трудней.
Пусть безумную пляску свою продолжают года,
Пусть сплетают узор из седмиц, долгих лун и дней…

Я старался запомнить тебя. И веселым, и даже злым;
И улыбку, кривящую губы, и этот ехидный взгляд.
И глаза, что во тьме так пугающе златом горят –
Мне б запомнить тебя молодым. И запомнить тебя ЖИВЫМ…

…Пред глазами гладь озера. Над водою змеится дым…

И ее я пытался запомнить. Пускай никогда не любил.
Красота ее жалила, под ресницами жил мороз.
Этот образ я бережно все эти годы хранил!..

…По воде скользит лодка. Как будто из мира грез…

Я запомнил ее… не такой. Не такой, увы, как хотел:
Я запомнил распахнутый в вопле безумном рот.
Синих искр каскад, и сплетенье остывших тел –
Я желал одного. Получилось – наоборот.

Никогда не забуду я этот безумный крик.
Никогда не забуду кровавых следов на груди.
Никогда не забуду я этот проклятый миг,
Что теперь впереди?! Больше нет ничего впереди.

…Лодкой девушка правит. Блестит медальон на груди…

А со дня погрома идет уж двадцатый год –
Я в балладах людям, как сволочь, бесстыдно лгу.
Правду б спеть, но увы, невозможно. Я не могу:
«Остров Яблонь. На нем тот ведьмак живет

И она, чародейка, конечно, живет там с ним –
Много лет, как жена, а на острове этом - рай.

…Над водой колдовскою змеится проклятый дым.
Их увозит скрипящая лодка в волшебный край.

@темы: тварьчество, стихуйня, дерьмак

23:08

Я жив покуда я верю в чудо
Удивительное дело, как быстро забывается написанное.
В поисках нескольких старых работ я наткнулась на несколько обрывающихся на полуслове текстов, которые сами по себе были довольно-таки интересны. Хотя бы тем, что я совершенно не помнила, мои они или чьи-то еще. Поиск в гугле никаких результатов не дал, да и не в моей это привычке сохранять себе какие-то тексты на компьютер - зачем, если можно просто добавлять в закладки?
Так или иначе, пару этих отрывков хотелось бы положить сюда, чтобы не потерять.

"Моя семья ненавидела все, что я делал, с самого рождения.
Отец мой так и не стал главой рода, деда на этой должности сменила мать. Мать окружала меня любовью, заботой, обожанием, и не оставляла меня в одиночестве ни секунды: все детство я люто боялся, что она смотрит на меня даже тогда, когда ее нет рядом.
Отец преимущественно хватался за воспитание чада лишь тогда, когда случалось нечто чрезвычайное, и лишь за особенно тяжкую провинность я получал нагоняй в двойном исполнении - мамином, а затем, папином.
Когда я рисовал, меня ругали за то, что я рисовал, когда я не рисовал - ругали за то, что я не рисовал ничего вообще, когда я не играл на инструментах я получал нагоняй, и когда играл это всех раздражало. Я рос любимым - и никем не любимым одновременно.
Сверстники ненавидели меня за то, что я особенный. Я не говорю, что я лучше их, или же хуже, нет, я особенный, другой, и я это прекрасно осознаю и по сей день. Меня преследовали фантазии, я закрывал глаза и мир вокруг меня менялся; когда я впадал в этот транс, переставая видеть и слышать, сверстники ненавидели меня особенно сильно за то, что не могли сделать то же самое.
Я был противоречив. Одна часть меня ютилась в уголке, неприметная, измученная, уставшая и одинокая, вторая, огромная, необъятная и равнодушная, не имела эмоций и чувств.
Я жаждал любви и в то же время люто ненавидел людей и хотел одиночества.
Я рос художником.
Мне не нравился мир таким, какой он есть, но я любил представлять свой собственный, за что сам себя я прозвал демиургом.
Люди - не боги, их миры, их создания, не способны воплотиться в жизнь, но я верил, что есть где-то идеальный мир, где все, что я создал, может существовать. Или что, к примеру, вселенная настолько необъятна, что где-то выдуманное мной все-таки происходит, и оно не выдумано, а просто увидено мной через слои реальности.
Я СТРАСТНО желал магии.
Я несся на велосипеде, и велосипед обретал крылья. Рукава нелепой футболки становились сверкающими на солнце наплечниками, тело делалось неповоротливым под тяжестью лат, педали становились стременами, а велосипед - белым скакуном.
Моя шляпа, надвинутая на лоб, становилась шлемом, белым, с птичьим клювом; из под шлема развевались белоснежные локоны до середины спины.
Я смотрел на мир пронзительно синими глазами, каких у меня никогда не было, и мир менялся.
Исчезали дома. Исчезали люди. Только поле, бескрайнее синее небо над головой, красивое настолько, что хотелось плакать, глядя на него; только лес, шорох листвы и трав, спокойствие одиночества.
Я жил на два мира.
Я был Демиургом."

Еще один отрывок, довольно забавный, был посвящен некоему малолетнему принцу, который - черт его знает, почему! - проводил свои царственные будни в малиновых кустах.
"Быть принцем нелегко. Весь день забит делами, главное из которых стоит в расписании раз восемь или девять, и называется приблизительно так: праздное безделие.
У меня нет братьев и сестер, так что за мной постоянно наблюдают. Наблюдают и сейчас.
А я, представьте, совсем недостойно принца, стою в кустах, весь в малиновых пятнах, и собираю ягодки. Видите ли, потому, что захотелось.
Адонис, вот уже второй год как, обучается военному искусству. Как ошалелый, скачет на лошади, машет клинком, устраивает гулянки и ищет себе невесту.
А я что? Я малинку собираю.
Нда...
Вот, нянюшка уже стремглав несется меня спасать от шипов. Уползаю от нее через кусты - меня ловят за ногу, и в качестве трофея получают мою левую туфлю. Я скрываюсь в малиннике, с удовольствием ощущая, как саднит кожа от свежих царапин, а штанины мокнут от свежей грязи.
Здесь темно, несет клопами, и я рискую наткнуться на кого-нибудь из детей прислуги. А, вот и они - жрут малину, все перемазанные, глазенки напуганные-напуганные, будто я их розгами отхожу. Трамон, может быть, и отходил бы, мой дорогой кузен, но не я - мне до челядинской детворы дела нет.
Это не от равнодушия. Это так."

@темы: тварьчество

Я жив покуда я верю в чудо
Нашла старое стихотворение среди прочего текстового мусора. Как ни странно, мне даже понравилось.

"Взрослей", говорят они.
"Взрослей, в сказки верить глупо!"
Но шепчут устало губы:
"Погасли в вас все огни".

"Взрослей!" - говорят они.
"Быть умной должна и важной,
Уверенной и отважной,
забудь про полетов сны,
Мечты - самолет бумажный,
Куда на нем улетишь? "
Взгляд сделался злой и влажный,
В ответ им одна лишь тишь.

"Взрослей", - продолжают ныть,
"Самостоятельной быть должна ты,
Смотри! Все вокруг женаты,
Одна, что ли, будешь жить?"

"Смотри", - говорят они,
"Работа, семья, работа,
А сказки - для идиотов!
Для них же - в ночи огни!
Забудь про принцесс с луны,
Быть взрослым - сплошная скука,
Рутина - твоя подруга,
Забудь про полетов сны!.."

"Взрослей", - эха звон во мгле.
Я слезы глотаю молча,
И этой же самой ночью,
Опять лечу на метле...

@темы: тварьчество, стихуйня

Я жив покуда я верю в чудо
Вначале была мысль.
Она зародилась в середине теплой летней ночи, в самое темное и тихое время; луна, гордо смотревшая с неба на цветущий сад, освещала трепещущую на ветру листву, и густую лужайку, поросшую клевером, и пруд, на гладкой поверхности которого расцветали розовые бутоны кувшинок.
Мысль родилась в голове человека, страдавшего бессонницей. Человек ворочался на простынях, хмурил брови, комкал тонкое покрывало длинными белыми пальцами, таращась на светлеющий квадрат окна и луну, зависшую над кронами яблонь. Луна таращилась на человека в ответ – тому даже казалось, что немножко насмешливо.
Мысль, еще не оформившаяся в нечто внятное, билась где-то глубоко в сознании неспящего. Сначала это была даже не мысль, а так – мыслишка, крохотная, незначительная, совсем тихо-тихо звучавшая в измученной бессонницей голове. Но голос, нашептывавший что-то в воспаленном сознании, креп, обретал силу, мысль становилась все более и более плотной, тихое биение ее превращалось в гул, пока она, наконец, не вспыхнула холодным белым пламенем – и не устремилась вдаль, к неизведанному, к мирам, виденным во снах, на белых, хрустящих страницах, на мерцающих экранах и в переплетении тонких линий старинных гравюр. Мысль летела стремительно, сверкая, пульсируя в безумном ритме, превращаясь в искру белого пламени – веселого, но беспощадного.
Из этого пламени, из этой искры и родился Шут.
Сначала Шут не вполне понимал, что он такое. Смутные воспоминания о мире, из которого он пришел, были обрывочными и состояли лишь из вереницы образов, вспыхивавших в новорожденном сознании: образы эти пугали Шута. Он видел пустые, безлюдные улицы уродливых серых городов, видел дома, похожие на могильные плиты, видел землю, покрытую серой, растрескавшейся коркой. Но не это было страшно. Страшно было то, что он, Шут, откуда-то совершенно точно знал: в этом мире нет искры, нет магии, а значит в нем не могло бы быть и самого Шута.
Сначала Шут боялся. Боялся всего, что видел: каждый новый мир, разворачивавшийся перед его глазами, словно шелестящие страницы новой, свежеотпечатанной книги, был ему нов и страшен. Шут бродил по мирам, не показывая себя, молчаливо наблюдая, опасаясь коснуться даже колючей травы, даже невесомого клочка белоснежного облака, словно это прикосновение навсегда приковало бы его к одному месту: а этого Шуту совсем не хотелось. Он снова и снова нырял в кровавое марево тумана, расстелившегося между мирами, снова и снова открывал сияющие белизной окна, ведшие в разные миры и реальности, прикасаясь к историям осторожно и робко, наблюдая издали, опасаясь повлиять на события, разворачивавшиеся перед взором Шута.
Со временем ушли и страх, и робость, и бледная искра обрела плоть, кровь и жизнь, облеклась в красно-черный наряд, звеневший бубенцами, но то было много позже. Намного позже того, как Шут, к примеру, узнал, что он такой не один, что есть в мирах и иные Странники; что Странники эти в одних реальностях так слабы и ничтожны, что даже дуновение ветра может развеять их и надолго лишить силы. В других же мирах Странники обладали мощью, сравнимой с мощью молодого, взбалмошного божества: этого Странники и искали чаще всего, шального могущества, безответственной силы, веселой и злой. Задолго до того, как Шут стал называть себя Шутом он встретил и Тень, прицепившуюся к нему во время безумной пляски между мирами, Тень, которой Шут ужасно боялся, но которая, впоследствии, срослась с ним и стала ему добрым другом. Намного позже того, как Шут, впервые вмешавшись в естественный ход истории, исказил пространство и создал новую реальность: свою собственную - реальность-тень, реальность-отражение – и впервые предстал перед строгим и жестоким судом Судьбы и Вечности.
Но все это, в сущности, совсем другая история, к нынешней, как бы могло показаться сначала, не имевшая никакого отношения.

@музыка: Король и Шут - Блуждают тени

@темы: тварьчество