Как же мощны мои лапищи, три работы делаю одновременно. Они, конечно, пока на очень разных стадиях, одну вот только начала, но всё равно круто! Одна живописная, одна пока на стадии скетча, ещё одна - фон для визуальной новеллы. С фоном сегодня закончила (по крайней мере пока). Текст пока не трогаю!
Святая женщина @Tariono4ka приняла мою полудобитую рукопись и делает пометки по первым пяти главам. Ура! Я пока радостно (не очень) сношаюсь с шестой главой. Решения по тексту я, конечно, принимаю со скрипом, это какой-то ужас. Всё ещё много работы впереди, кое-что я спешно меняю, но не уверена, что эти изменения прям позитивные. Тут будем смотреть, конечно. Основательный кусок шестой главы я уже написала! Это главное.
Традиционный ежегодный проход теста "какой ты ДнД-персонаж", который у меня вместо всяких психологических тестов, дал ожидаемый результат: я всё ещё друид, просто чутка подобревший)
I Am A: Chaotic Good Human Druid (4th Level)
Ability Scores:
Strength-11
Dexterity-10
Constitution-10
Intelligence-13
Wisdom-15
Charisma-12
Alignment: Chaotic Good A chaotic good character acts as his conscience directs him with little regard for what others expect of him. He makes his own way, but he's kind and benevolent. He believes in goodness and right but has little use for laws and regulations. He hates it when people try to intimidate others and tell them what to do. He follows his own moral compass, which, although good, may not agree with that of society. Chaotic good is the best alignment you can be because it combines a good heart with a free spirit. However, chaotic good can be a dangerous alignment when it disrupts the order of society and punishes those who do well for themselves.
Race: Humans are the most adaptable of the common races. Short generations and a penchant for migration and conquest have made them physically diverse as well. Humans are often unorthodox in their dress, sporting unusual hairstyles, fanciful clothes, tattoos, and the like.
Class: Druids gain power not by ruling nature but by being at one with it. They hate the unnatural, including aberrations or undead, and destroy them where possible. Druids receive divine spells from nature, not the gods, and can gain an array of powers as they gain experience, including the ability to take the shapes of animals. The weapons and armor of a druid are restricted by their traditional oaths, not simply training. A druid's Wisdom score should be high, as this determines the maximum spell level that they can cast.
А вот я мало кому рассказываю, но на самом деле персонажам из некромантской писанины в этом году будет 10 лет. Нынешняя версия этой писанины, та самая, над которой я вяленько, но работаю, по счёту — третья. Предыдущая была, кстати, на неё похожа, отличалась она высокопарностью слога и менее удачной динамикой. Слишком много диалогов, слишком мало действия, какой-никакой экшн там планировался разве что в самом конце, и читать вторую версию по этой причине было невообразимо скучно. Но была ведь ещё одна версия! Самая первая. И вот здесь, на самом деле, интересненько: кто меня знает давно, тот в курсе, что очень-очень-очень давно я написала юмористическую фэнтезю, рабочее название которой было "Будни Тёмного Лорда" (конечно, если я буду "Будни" как-то причёсывать, то название я им буду менять, потому что, согласитесь, Тёмные лорды больше ассоциируются с Гарри Поттером и ромфантом с Литнета). Так вот, по сути дела, некромантская писанина - это непрямое, но продолжение. И тут, конечно, можно уже самим догадаться, почему я первую версию этой писанины особо-то никому не показывала, но я скажу это вслух.
Потому что это была. Юмористическая. Фэнтезя.По проселочной дороге, надвое разрезавшей колышущееся на ветру море колосящейся пшеницы, лениво ползла телега, запряженная двойкой гнедых. День стоял жаркий. Сидевший на козлах немолодой мужик то и дело утирал пот со лба, косился на солнце, которое, кажется, и не намеревалось сползать со своего места в самом центре небесного купола. Солнце косилось на мужика в ответ – тому даже казалось, что с издевкой, и всячески старалось посильнее нагреть его разнесчастную взмокшую лысину. Цветущие травы источали умопомрачительный аромат, круживший голову; голубое небо без единого облачка было таким ярким, что практически резало глаз. Словом, день был погожий, даром что чуточку слишком жаркий. И все же мина у крестьянина была такая кислая, что от одного ее вида у пасшихся неподалеку на лугу коров едва не скисло молоко, а детишки, перебегавшие дорогу, мигом прекратили смеяться и поспешили спрятаться среди высоких колосьев. Даже птицы, сидевшие на толстенном, вековом дубу, перестали щебетать, когда телега проезжала в тени раскидистых ветвей. Настроение у крестьянина было препоганое. Поганее, надо сказать, просто некуда: дай ему сейчас кто волю, так он бы всех этих птиц бы и передушил. Голыми руками. Да одну за другой. День ему казался слишком жарким, небо – слишком голубым, трава – слишком зеленой, игравшие у дороги детишки – слишком шумными, и даже эль в его фляжке казался отвратительным на вкус (вот уж и не мог представить себе несчастный крестьянин, что такое с ним может приключиться). А виной всему был некромант. Треклятый, стало быть, некромансер. Сволочь, рожа премерзкая, поганка бледная, гнида казематная, как их только земля носит. Понаучились тут черной магии, ведьмаки богопротивные. Да черт бы с ним, с некромансером, сиди он где-то у себя на проклятом болоте, порть он там девок из окрестных деревень да поднимай со скуки трупы с соседского кладбища. Черт бы с ним, с некромансером, будь он где-нибудь в Гьёрде, или в Запретной Империи, да на худой конец просто в соседней провинции. Но нет. Некромансер, растудыть его мамашу, сидел в его, стало быть, крестьянина, телеге. Сидел среди ящиков и кадок со спелыми яблоками, потягивался, зевал, словно котяра, щурил нечеловеческие глазища от яркого солнышка, да усмехался. Усмехался, надо сказать, премерзко. - Скажи-ка, дяденька, - начал он чистым, почти по-девичьи мягким голосом. - Плешивый гоблин тебе дяденька! – Буркнул крестьянин, да тут же вздрогнул, испугался, что некромансер его расслышит, повернулся к нему всем грузным корпусом да медоточиво заулыбался, - чего тебе надобно, добрый милсдарь чародей? - Милсдарю чародею, - некромант тускло блеснул глазами из под навеса, - надобно знать, коль скоро мы доберемся до замка. Он сидел, сложив на коленях руки. Руки красивые, тонкие, да вот только с изъяном – левой кисти не хватало мизинца. Подле себя некромансер держал целую гору каких-то инструментов неизвестного назначения: золотистые маятники, сферы и спирали, все крутящеется, блестящее, издающее тихий перезвон каждый раз, когда колесо телеги попадало в очередную яму на разбитой проселочной дороге. Несколько секунд крестьянин таращился на магические конструкции, потом, рассеянно хлопнув глазами, спросил. - Ты слушай, а это вот все точно не опасно? Телегу-то мне не подорвешь? – Он нахмурился. Некромант мягко рассмеялся. - Неопасно, дяденька. Это не бомба, не переносная лаборатория и не какая-нибудь другая магическая безделушка. Просто индикатор. - Инди… чего-о-о-о?! - Индикатор, дяденька, - терпеливо объяснил молодой маг. – Прибор такой. Помогает определять, где неподалеку творилась сильная волшба. Крестьянин рассеянно пожевал губами, да прищелкнул гнедых хлыстом, чтоб переставляли ноги побыстрее. Все не терпелось ему расстаться со своим пассажиром, а таким макаром до городу ехать пришлось бы еще долго. - Ежели поторопимся, - буркнул он недовольно, - то будем на месте еще до заката. Ежели что случится и задержимся, то к ночи. Но ты-то сам понимаешь, не с руки мне с тобой возиться долго. Платишь-то ты хорошо, да вот только… - Да вот только я некромант, а некромантов простой люд не жалует, знаю, - молодой чародей изогнул тонкие губы в улыбке. – Если бы не черные солнца на моих плечах, то ты и вовсе не стал бы мне помогать, да вот только закон обязывает… Некромант осекся, припал к своим приборам, едва не ткнувшись в них носом. Золотые спирали замельтешили, маятники закрутились, а тихий перезвон превратился в трель, звонкую и настойчивую. Трель становилась все громче, настойчивее, пока не раздался хлопок. Лошади испуганно заржали, вставая на дыбы, крестьянин, развернувшись всем корпусом, заревел. - Да что ты такое творишь, проклятый, не иначе как и вправду подорвать меня захотел?! Некромант сидел, закрыв голову руками. Широкополая шляпа с него свалилась, когда он в испуге отшатнулся. От индикаторов осталась лишь кучка сломанного металла да разбитый магический кристаллик, который чадил, испуская неповторимый аромат гари и алхимических препаратов. Осколки, разлетевшиеся при взрыве хрупкой конструкции, звонко падали на грубые деревянные доски. - Оказия, - пробормотал маг, убирая ладони от бледного лица. – Прошу простить, сам такого не ожидал… - Я тебе покажу, не ожидал! – Взвыл мужик, спрыгнул с телеги и бросился успокаивать напугавшихся лошадей. Хотя взрыв магической конструкции не нанес никакого вреда, хлопок был громкий. Пожалуй, даже слишком. – Вон из моей телеги! - Закон обязывает простой люд содействовать магистрам Белых и Черных орденов. Вы ведь знаете, дяденька… Крестьянин шикнул на волшебника. Тот вздохнул. Смел в сумку останки индикатора, набросил ее на плечо, да выбрался из телеги на свет. Шляпу он мял в руках, не спеша надевать на голову – ветер трепал выбившиеся из тугой косички пшеничные волоски. Некромант был молод. Даже слишком. Открытое лицо не было лишено благородства черт. Высокие скулы, длинный нос с горбинкой и тонкий, темный рот. Печальные, большие глаза с серыми радужками и по-кошачьи узкими зрачками, под нахмуренными дугами светлых бровей. Кожа чистая и холеная – не иначе, как, юный аристократ. Темное одеяние, перехваченное на тонкой талии пояском, ничем не выделялось (такую одежду сплошь и рядом носили молодые повесы), кроме, разве что, металлических тяжелых наплечников, на каждом из которых было выгравировано черное солнце. Наплечники были гладко отполированы и сверкали на солнце. - Дяденька, ты извини, если обидел, - некромант натужно улыбнулся, глядя как старик взгромождает грузное тело обратно на козлы. - Ты мне вот что скажи. Что вон в той стороне? - Не туда тебе надо, - буркнул старик, нахмурив кустистые седые брови. На севере, куда указывала тонкая ручка молодого мага, у самого горизонта сгустились темные тучи. Холодный порыв ветра, внезапно налетевший с той стороны, ударил в лицо, поднял с проселочной дороге пыль, принеся прохладу, впрочем, удивительно неприятную, не взирая на жаркий полдень. - Я полагаю, некромант поправил волосы, перекинул толстенную косу через плечо, - что все-таки, именно туда. - Замок-то совершенно не в той стороне, - заворчал мужик. – Ты же, вроде как, к чародеям своим ехал. - Ехать-то ехал, дядя, - некромант как-то кисло улыбнулся. – Да только видишь что… волшебство какое-то творится в той стороне, - он снова махнул на сгустившиеся свинцовые тучи. – Как раз по моей части. Мужик вздохнул. Сполз с козел. Некромант к тому времени сел прямо на поваленное дерево в траве, развернул на худых коленках карту. Потом достал из рюкзака котелок. - Город в той стороне. Слава у него довольно дурная. – Крестьянин оперся о телегу, неподвижным взглядом уперся в некроманта. Страх постепенно уступал место естественному любопытству. – У них, говорят, брат твой объявился, некромансер, трупы по ночам ворочает, шутить изволит, страх на город нагоняет. - Стало быть, ренегат, - молодой волшебник стал смешивать что-то в котелке, потом щелкнул пальцами и зажег магический огонек. – Почему же, тогда, городские власти не связались с Черным Орденом? Это ведь по нашей части. - По вашей-то по вашей, да только боятся они еще одного некромансера в город тащить. Авось сговорятся, да сгнобят весь народ на пару-то… Маг фыркнул. Разогретая в котелке жижа приобрела жутковатый, иссиня-черный оттенок. Закрыв глаза и тихонечко вздохнув, парнишка обмакнул в содержимое котелка правую руку – только пальцы, до самого упора. Вытащил, обтер их тряпицей – кожа осталась антрацитово-черной. Потом черное пятно вдруг начало расползаться все дальше и дальше, и чародей закатал рукав, наблюдая, как чернеет пятнами кожа, повторяя узоры переплетавшихся под ней вен. Поморщился – видимо от боли. Пробормотал пару ругательств под нос, разглядывая изувеченную конечность, нахмурил тонкие брови. - Ну, - крестьянин переминался с ноги на ногу. – Чего? - Довези меня до городу, дядя, - Некромант склонился над картой. – Всего полдня пути. К ночи доедем. А я тебе золота отсыплю. - До городу точно не довезу. Высажу в предместьях на закате, а там – сам давай. Мне моя жизнь дорога, все-таки, - крестьянин скривился. - Значит, так тому и быть, - некромант кивнул медленно. Вид у него сделался какой-то обреченный и жалкий, и крестьянину он окончательно перестал казаться страшным и мрачным существом. Мальчик и мальчик. Нелепый какой-то. И на девчонку похож.
А ещё, если кто-то вдруг читал "Будни", то Сойлэ там появляется! В самом конце!
ZenWriter, Microsoft Word, Google docs... кто в чём пишет, как говорится. А я вот создаю бесконечное количество ФАЙЛОВ БЛОКНОТА и равномерно размазываю по системе. Иногда кусочки текста находятся в абсолютно неожиданных местах и папках, зато каждый раз — будто нашла сокровище. читать дальшеНет, ну есть, конечно, и папочки по проектам, где всё плюс-минус систематизировано, но это именно к каким-то долгостроям/сборникам (отдельная папка для некромантских пописов, другая — для Древних Свитков, где у меня две АУшки, чемпионско-нереваринская и скайримская, которые буквально в параллельных вселенных происходят, потому что я тоже, порой, люблю жирануть стеклагде, например, мой любимый Чемпион Сиродиилом НЕ СТАЛ ЧЕМПИОНОМ, а превратился в опустившегося убийцу, а так как у меня есть там персонаж-пророк, парнишка проклятый Азурой, про своё героическое альтер-эго ему удалось узнать. Фляга в этот момент засвистела у чувака вообще страшно). Есть папочки типа "отброшенное", "в процессе", "лор" и "на будущее" внутри папок проектов, потому что я часто пишу в моменте какой-то пришедший в голову эпизод, а к моменту, когда сюжет до него доходит, он либо полностью выбрасывается, либо входит в финальную версию текста только частями. Почему именно файлы блокнота — они максимально минималистичны, в них ничего лишнего, только стена текста. Какой-нибудь ZenWriter с музыкой, красивым интерфейсом и всякими перезвонами красивыми при нажатии клавиш меня бы как раз-таки отвлекал бы (хотя, не скрою, по описанию тех, кто им пользуется, штука звучит супер-привлекательной). Просто мне для того, чтобы фокус внимания на тексте держать, нужна полная тишина и белый лист перед глазами. Ну и ещё, не скрою, у меня есть тяга удалять. Старые учётки, старые свои галереи с рисунками, старые файлы. Попадается на глаза лишний раз — есть риск щёлкнуть заветную кнопочку, чтобы избавить себя от кринжакринжа типа фанфика NC-17 с Цицероном, вошедшего в сборник моих коротких зарисовок про первую Довакиншу. Так вот с моей своеобразной системой хранения файлов, очень высока вероятность, что я в дурном настроении либо что-нибудь не найду, либо забуду, что эта же папка скопирована куда-то ещё. В общем, моя любовь к блокноту и творческому хаосу не раз спасала жизнь какой-нибудь небольшой зарисовочки, которые мне с возрастом начали душу греть (слава богу, что минул период яростной самокритики).
Опять думаю о Чемпионско-Нереваринской АУшке, придумала сама себе фандом и сама в нём сижу. Некоторое время назад накропала нц-шный фик на тему, который теперь лежит на АО3. Сюда тоже, что-ли, выложить, у меня и иллюстрации есть (старенькие правда, из них переделала только одну). Ну не умею я писать что-то для "публики", всё равно, всё что я делаю, я делаю для себя, вот хоть тресни. Для публики у меня итак всё моё рисование (пусть на комишках свободы и поболе будет, чем в геймдеве, куда я больше ни ногой, но всёрно же приходится делать так, чтобы клиентам нравилось, а не так, чтоб мне).
Пёсоголовая живёт на самой границе леса. Избушка колдуньи прячется в тени многовековых сосен, жмётся к земле и к шершавым стволам, по крыше её ползёт трава и гибкие вьюны. Пёсоголовая выходит из дому редко, обычно перед сном, на самом рассвете. Выпрямляется во весь рост, скидывает на росу расшитую красными маками рубаху, распускает завязки юбки, делает по мокрой траве кувырок и обращается бледно-рыжей лисицей с серыми подпалинами. На четырёх ногах она стремглав мчится в поля, и там резвится, прыгает среди ржи, охотясь на полевых мышей. Мыши к тому моменту как раз просыпаются и рады, как правило, видеть гостью, охотно играют с ней в догонялки. Пёсоголовая ловит их мягкой лапой, целует в подвижные носики и отпускает восвояси, заниматься своими мышиными делами. Потом Пёсоголовая бежит к ручью. На ручей уже выползают лягушки — их округлые, вздувшиеся тела влажно блестят в первых лучах восходящего солнца. Они валяются, нежатся на камнях, лениво переквакиваются друг с другом, пока лисица жадно пьёт хрустальную воду. Без хрустальной воды из волшебного ручья никакое колдовство не получится, это всем известно. Напившись, она бежит дальше, прочь от солнца, в густую тень под горами, приветствуя медных змей, что свернулись в тугие клубки и кольца. Змей Пёсоголовая не любит, но что уж поделать: с соседями надо жить дружно. В знак, что у них не вражда, лисица приносит им с ручья круглый блестящий камень, и змеи охотно принимают в подарок. Они никогда не дают ничего взамен. Там же, в горах, встречает Пёсоголовая хищных птиц, и в догонялках уже становится жертвой. Тут всё не по-нарошку: если вовремя не унести ноги, то быть беде, но всегда есть одно, последнее средство. Когда когти птиц почти касаются рыжей шкуры, лисица делает кувырок и обращается девушкой. Только морда у неё остаётся по прежнему лисьей-пёсьей. Птицы колдовать не умеют, и потому, как никто, знают: колдунов обижать нельзя. Раздаётся разочарованный клёкот и шелест крыльев. Домой Пёсоголовая идёт на своих двоих. По пути ей встречается девушка со вплятёнными в косы колокольчиками, что замечает её не сразу, а когда замечает - издаёт испуганный вскрик. Колдунья не обижается: не каждый день, в конце концов, встретишь подругу с лисьей-пёсьей головой. Возвращается домой Пёсоголовая уже тогда, когда тени от солнца становятся так коротки, что их почти что не видно. В это время в полях танцуют Полуденницы, и колдунья наблюдает за ними из тени сосен, и только потом идёт домой. По пути с ней немножко играет тропинка: то растянется, то вдруг свернётся колечком, но колдунья не лыком шита, знает правила леса, и идёт строго вперёд, не оборачиваясь, лезет сквозь самую чащу, царапает голую кожу о ветки и шипы, раздвигает заросли голыми руками, пока, наконец, не увидит свою избушку. У крыльца она рассеянно поднимает с травы рубашку и юбку, и лишь уже будучи на самом крыльце, позволяет себе обернуться. Только там она, наконец, проводит рукой перед своими глазами, и лисья-пёсья голова растворяется словно морок, и на миг колдунья являет миру своё лицо. Впрочем, сразу после этого, дверь избушки захлопывается, так что тайна Пёсоголовой остаётся известна, разве что, прячущимся под сосновыми лапами от жары комарам.
Опять некромантское!Толпа разделилась, отпрянула, прижалась спинами к стенам. Миха вытаращился на продвигавшееся по мостовой шествие, забыв как дышать; почти сразу же локоть Сойлэ впился ему в бок, а затем он почувствовал его цепкие пальцы на своём затылке – реаниматор резким, болезненным движением заставил ренегата опустить голову . Ветераны Цитрийских чисток шествовали в тишине – они маршировали, неестественно высоко задирая ноги, и неловкость их движений не могла укрыться от цепкого взгляда ренегата, направленного исподлобья – он мгновенно заподозрил, что под чёрными громоздкими экзоскелетами далеко не у всех ветеранов действительно имеются руки и ноги. Чёрная амуниция. Сияющие на солнце изгибы медных проводов. Маски, полностью закрывающие головы – с выступом на лице, очевидно, приспособленным для очистки воздуха, с тёмными стёклышками, через которые смотрели на мир тусклые, выцветшие глаза убийц. Толпа молчала – не было слышно ни шепоточка. Горожане спинами смазывали со стен побелку, неловко ёрзая, словно пытаясь уйти ещё дальше – вдавиться в стены, просочиться между белёными кирпичами, исчезнуть из поля зрения армейцев, чтобы не видеть, не слышать, не вспоминать о Цитре. На шествие не смотрел никто: даже малых детей их матери заставили рассматривать носки их собственных ботинок. Миха был едва ли не единственным, кто не отводил взгляда даже с опущенной головой. Он посмотрел вправо, на Сойлэ. Сойлэ тоже смотрел, вытянувшись по струнке; правая рука была теперь прижата к виску, очков на носу больше не было – громадные серые глаза были широко распахнуты. Миха скорее не увидел, а почувствовал, как один из ветеранов посмотрел прямо на них; его едва заметный кивок подтвердил ощущения Михи. Для них, для убийц в чёрном, Сойлэ – его конвоир, его партнёр, его единственный на этот момент товарищ – был своим. Он поёжился, представив себе, каковы они внутри своих жутких костюмов: обожжённые, искалеченные, полуслепые, безрукие и безногие, с жуткими котовьими глазами, с громадными зрачками, широко раскрывшимися, округлившимися впотьмах под толстыми стёклами масок. И даже такими – изуродованными кусками мяса внутри навороченных экзоскелетов – они внушали суеверный страх обычному человеку. Не столько потому, что их магия могла с лёгкостью убить на месте половину собравшихся на улице горожан, а остальных на всю жизнь сделать калеками, а скорее потому, что неясно было, чего от них можно ждать. Словно даже без оружия в руках, без магических сил, они всё ещё могут наброситься, как стая муравьёв-переростков и сожрать тебя с потрохами, оставив на мостовой вылизанный добела костяной остов.
1. Нельзя осознанно причинять вреда другому человеку, до тех пор, пока ты не защищаешь себя. 2. Каждый человек заслуживает уважения. Изменить это могут только его деяния, направленные во вред другим. 3. Распространение идей, направленных во вред другим, относится к подобным деяниям. 4. Справедливость превыше всего, однако наказание должно быть всегда соразмерно проступку. 5. Совершающих дурные деяния нужно предавать осуждению, а подобные деяния предавать огласке. 6. Нельзя путать осуждение с травлей. Травля, даже направленная на того, кто совершил дурное деяние, это, само по себе, дурное деяние. 7. Признавать ошибки необходимо. Непризнание ошибки — дурное деяние. 8. Большинство тех, кто сотворил дурное, заслуживают права на искупление. Это не гарантирует прощения. 9. Не каждое деяние возможно искупить. Насилия над слабым и безоружным искупить нельзя. 10. Дурные поступки не отменяют хороших. Хорошие поступки не отменяют дурных. 11. Каждый имеет право выбора. Свобода выбора — высшее благо. 12. Каждый имеет право просить помощи. Это не гарантирует её получения. 13. Чужое тело неприкосновенно. Чужое право распоряжаться собственным телом неприкосновенно. 14. Человек не в праве решать за другого или других. Каждый творит только свою судьбу. Попытка силой изменить течение чужой, против воли самого человека — дурное деяние. 15. Забота о себе — обязанность человека. 16. Любой отказ принимается как аксиома. Права требовать объяснений у тебя нет. 17. Любое взаимодействие взрослых людей основывается на согласии. Чужое согласие — не твоя забота, до тех пор, пока согласившийся взросл и отвечает за свои слова. 18. Каждый имеет право на гнев. Гнев должен быть направлен на истинного адресата. 19. Перенаправлять гнев с истинного адреса на другого (включая себя) — дурное деяние. 20. Попытки забрать чужое — материальное и нематериальное — это дурное деяние. 21. Месть возможна. Но не желательна. 22. Заботу и помощь принимать с благодарностью. 23. Человек должен отстаивать свои интересы, но до тех пор, пока это не ставит под опасность других людей и не вредит им. 24. Смерть — не сакральна. 25. Право на смерть — неотъемлемо.
— Понимаешь, — сказал он, крутя между пальцами сигарету, — это в детстве та, другая сторона, восторгает и завораживает. Во взрослом возрасте это всё становится неприкольно. — Что ты имеешь в виду? — Взрослая жизнь, друг мой сердечный, очень и очень утомительна. Каждый день приходится проделывать колоссальное количество работы, и на всё вот это, — он неопределенно развёл руками в разные стороны, — просто не остаётся сил. Это когда ты ребёнок, ты носишься по газону босиком и ловишь фей ладошками, играешься с домовыми, кутаешься в одеяло по ночам, чтобы жители той, другой стороны, не могли укусить тебя за пятку. Когда тебе тридцать, ты, разговаривая с коллегой, и видя за его плечом жуткую рожу очередного неупокоя, думаешь: «господи, только не сегодня, и без того день тяжёлый». И вот так, мало-помалу, отрезаешь от себя ту сторону, вполне сознательно воздвигаешь психологический блок. — И вот поэтому дети чаще видят разнообразную чепуху, чем мы? — Некоторые из нас и во взрослом возрасте продолжают её видеть с такой же частотой. Просто не признаются. Статус кво соблюдают. — Он по привычке зажёг сигарету щелчком пальцев и, наконец, закурил.
Вроде как - ВРОДЕ! - добила пятую главу. Всего их, похоже, будет шесть + эпилог. Забавно, что я изначально считала, что эта история может стать первой главой романа, а получается, что настрочила УЖЕ на роман только с ней. Зато это был интересный опыт и интересный эксперимент. В результатах, впрочем, я не уверена совершенно, но стараюсь, опять-таки, лишний раз себя не колупать. Самое главное-то в этой писанине то, что она для меня должна стать подобием терапии и, в конце концов, она со своей ролью вполне справляется.